Виктор Трихманенко - Небом крещенные

Дочь, беловолосая, изящная девушка восемнадцати лет, накрывала на стол. Ловко работали ее тонкие руки. Бросил отец фуражку на диван — мимоходом подхватила ее, повесила на место. Пошел отец умываться — свежее полотенце ему подала.

— Устал?

— Не сказать чтобы очень.

А сам плюхнулся на диван, с удовольствием вытянул ноги. С доброй улыбкой следил за дочерью, хлопотавшей то в кухне, то около стола. Только эта приемная дочь у него, своих детей нет, но любит он ее, как родную, а может быть, и больше. Для Ларисы, студентки-первокурсницы, он делает все, что в его силах.

— А где же наша Марина Ивановна? — спросил про жену.

— На подходе, — ответила Лариса, перенявшая многие пилотские выражения отца.

— В баке там еще булькает? — спросил Константин, имея в виду винный бочоночек, хранящийся в ванной комнате.

Лариса прыснула смехом:

— Нацедила уже, в холодильник поставила.

Два коротких звонка у двери. Марина не вошла — ворвалась в комнату, определив по висящей фуражке, что муж уже дома.

— Прохлаждаемся, значит? А бедная женщина страдай без него! — воскликнула Марина, бросаясь к дивану. И качалась обычная в подобных случаях возня… — Лара, на помощь! Лара, давай мы его вдвоем отлупим хорошенько.

Рейсовый пилот живет не по календарю, как все люди, а по расписанию. Ни в воскресенье, ни в большой праздник рейс не может быть отменен. Кому-то хочется в воскресенье лежать на пляже, а кому-то — непременно лететь в гости.

Трое парней в белых рубашках, наверное, собрались на какое-то торжество, может быть, на свадьбу. Рослые, загорелые, с тонкими черточками кавказских усиков. Один постарше, шрам у него через всю щеку.

Константин окинул беглым взглядом своих пассажиров, и чем-то они ему не понравились. Но не пилоту выбирать пассажиров. Трое парней имели билеты до южного пограничного городка, на воскресный рейс, и будь добр, пилот, доставить их на место по расписанию.

Пассажир со шрамом сел рядом с пилотом, два его приятеля — сзади.

— Все готово, шеф? Тогда поехали! — воскликнул тот, со шрамом, нацелив на Костю свои черные, непроницаемые глаза.

Константин не обратил на его слова никакого внимания. Когда надо будет, тогда и "поедем". Дело пассажирское — сидеть да в окошко поглядывать.

Часы показали восемь пятнадцать. Вот теперь пора, точно по расписанию.

Заработал мотор. Техник, стоявший у крыла, выбросил руку семафором: все в порядке, путь в небо свободен.

Высота была назначена диспетчером триста метров. Хорошая высота. В утреннем, подбеленным дымкой воздухе что в молоке: не болтает, не сносит ветром. Пассажир, сидевший справа от пилота, тот здоровяк с перечеркнутой шрамом щекой, поглядывал на землю с нефтяными вышками, на видневшийся впереди городок…

Вдруг Константин ощутил появление между собой и пассажиром какого-то постороннего предмета. Не увидел, а почувствовал. Он скосил глаза направо и увидел руку пассажира, тяжело лежащую на коленях, а в ней — пистолет.

— Давай прямо, шеф! — приказал он.

"Прямо? Значит, через границу? Ну и гад!.."

Костя крутнул штурвал влево. Тяжелая рука пассажира вывернула его обратно. Пистолет поднялся на уровень головы пилота.

— Молчок, шеф! Или каюк тебе.

Что-то крикнул он своим. Те потащили Костю к себе, освободив пилотское сиденье. Руки у них прямо железные! А сам здоровяк быстро передвинулся влево, взял в руки штурвал, поставил ноги на педали и… продолжал пилотировать машину, сволочь такая! Пилотировал он, конечно, плохо: самолет начал рыскать по сторонам, проваливаться и вскидывать нос, будто ровная воздушная дорога внезапно кончилась и начались ухабы. Долететь и так можно, но посадка!..

Они отпустили пилота, разрешив ему занять свое место. Шнур от ларингофонов к радиостанции предварительно оборвали.

Времени на раздумья — считанные минуты, времени почти кет. И все-таки, почему они сами не повели самолет дальше, почему вернули ему штурвал? Ковылять по прямой может, сесть не сумеет — вот почему. Ну так он им устроит посадку!

— Договорились, шеф?! — орет сидящий справа.

"Пора!.." Константин резко повел машину на снижение.

Взвыли они, как шакалы. Сбоку, сзади вонзились в тело пилота два ножа.

— Давай вверх, давай прямо!!!

Нестерпимая боль. Руки вынужденно взяли штурвал на себя.

Внизу пропал ориентир, над которым положено разворачиваться влево. Дальше впереди — пограничная зона. На дороге стоит машина. Люди запрокинули головы, кто-то машет приветственно шляпой. Знали бы люди, что происходит на борту четырехместкого самолета! А что бы они могли поделать, если бы даже знали?