Анатолий Степанов - Победитель

— Разберитесь. Пришли, Ольховка.

Чуть всхолмленная стояла в поле Ольховка, берегом уходя вниз к реке. От Ольховки навстречу отряду белой пыльной дорогой шел человек с непокрытой головой.

Не дойдя до человека метров пятьдесят кареевский конь остановился, отрабатывая дробный шаг на месте. Тут же унтер скомандовал: «Стой!» Остановился и человек. То был Егор.

— Ваше благородие и господа солдаты! — глухим голосом закричал Егор. — Виноватый один я. Берите меня. Берите выкуп — общество собрало по дворам все, что есть. Не трожьте людей. Не трожьте деревню. Нс тревожьте общество.

— Взятку предлагаешь, скотина? — от голоса Кареева конь под ним пошел на Егора боком. Ротмистр осадил коня и продолжил: — Иди в деревню и собирай сходку. Можете виселицу поставить. Я за здоровую инициативу.

— Общество хотело, чтоб по-хорошему! — опять закричал Егор и лег на дорогу в пыль. Расчетливо ударил пулемет, сразу же уложив нескольких солдат. Бил пулемете близкого расстояния из замаскированного укрытия, бил очень короткими очередями, явно прицельно. С разных сторон затрещали винтовочные выстрелы.

С первой очередью слетел, почти упал с коня ротмистр Кареев. Сперва затих на дороге, потом отполз в канаву. Лежал, глядел, скрипя зубами, как бессмысленно мотались его солдаты. Как падали они от страха или от пуль. Оставшиеся в живых разбежались, наконец, залегли.

Замолк пулемет, замолкли и винтовки. Стало пусто и тихо,только кареевский конь,безумно крутился на дороге. Потихоньку и он успокоился, оглядел местность прекрасными очами и, легонько звякая свободными стременами, коротким жеребячьим галопом направился от пороховой металлической гари к настоящему человеческому запаху — в деревню. Коротким жеребячьим галопом.

А на неприметном холмике появилась фигурка человека. Он был виден всем, этот человек в пригнанной военной форме складный, ловкий, дерзко самоуверенный. Человек сказал громко и ясно:

Я, комисcap пехотно-пулеметных курсов РККА Яков Спиридонов, с сегодняшнего дня принимаю команду над повстанческой бригадой деревни Ольховки. Оставшаяся в живых белогвардейская сволочь может передать своим недорезанным генералам, что деревня Ольховка является территорией РСФСР и всякое посягательство на нее будет караться смертью.

От обиды белые начали постреливать.

— Я негордый. Я лягу,- объявил Спиридонов и, действительно, лег рядом с пулеметом. Подполз Егор. Он задыхался и плакал.

—Ты что трясешься , дурашка? — ласково спросил Спиридонов. Егор поднял на него глаза и икнул. И еще раз икнул.

—Радоваться надо, Егор. Двое только оттуда ушли — офицерская лошадь, да ты.

—Их всех надо убить, — в беспамятстве сказал Егор.

— Всех не убьешь, -- задумчиво разъяснил Спиридонов.. — Мало нас, чтоб в атаку идти. Да и не поднимешь вас, лапотников. До темна постреляем, а ночью они уйдут. Человек двадцать уйдет. И офицер уйдет. Скользкий, подлец!

* * *

Через Темный двор быстро шел деловитый Спиридонов, шел легко прихрамывая и размахивая листом бумаги. Подошел. Заглянул в окно. Анна сидела за столом с карандашом в руках — проверяла тетради, Спиридонов вздохнул, открыл твердым пальцем оконные створки и, положив руки на подоконник, а подбородок на руки, спросил заискивающе:

— Ты что делаешь, Аня?

— Дрова рублю, — ответила, не оборачиваясь, Анна.

— Я зайду, а?

Анна встала из- за стола, подошла к окну, сказала ненавистно:

— Я волнуюсь, я жду, я места себе не нахожу, а ты пропадаешь неизвестно где. Стрельба уже два часа как кончилась. Что я могу подумать? Если тебе недороги наши отношения, уходи сейчас же и не приходи больше.

— Ох, и страшная эта штука бабий гонор! Умный же ты человек, Анна, хороший товарищ, а несешь околесицу. Пока проводили их, пока проверял я, что и как- время-то шло. А теперь- вот я.

— Уж какая есть! -запоздало обиделась Анна.

— Кончили об этом. У меня к тебе есть просьба. Я здесь воззвание-послание сочинил, по смыслу все в порядке, но насчет ошибок сомневаюсь. Ты проверь, а?--Яков бережно положил на подоконник лист каллиграфически исписанной бумаги.

— Штаны ему стирай, ошибки проверяй. Давай бумагу сюда.

Анна взяла листок и отошла к свету, к лампе.

— Почерк у тебя какой красивый! Прямо готический шрифт.

Для общения необходима была близость, и поэтому Яков по забывчивости сиганул в окно. И, понятно, зацепился раненной ногой.

— Ой! — завопил он и сел на пол. Анна сказала презрительно: