Дмитрий Косырев: Продавец радости

Дальше последовал чисто технический разговор, в который я старался втянуть и папашу с клюкой. Он слушал с интересом. Уважаю стариков, которые не стыдятся учиться, если есть чему.

Я также заметил; что, когда старик хочет вставить слово, он только шевелит мизинцем, и усатый умолкает на полуслове. Ну и старикан. Я приготовился к поражению.

Но я победил! Разговор как бы сам собой вышел на другое: к горной речке, форели, шашлыку, домашнему вину. Конечно, я стал отнекиваться.

— О чем говоришь — не надо! Как не надо! Ты такого шашлыка нигде не попробуешь! — почти кричал усатый.

— А я своим ребяткам скажу на всем побережье — ни одной бумажки такой под стеклом не останется, чтобы покончить с тем паскудным делом, — добавил «ветеран», и я снова посмотрел на него: вот это старик…

Но это было не все. Не люблю уходить, чувствуя себя в долгу. Я опять не глядя вытащил заранее заготовленные кассеты и выложил на прилавок:

— Чтобы бизнес шел веселее… Верпе, пригодится.

Усатый посмотрел на меня. Теперь, знал я, шашлык мне будет, и катание на белых «жигулях» с Аленкой, и многое другое: деньги — это не все!

Вот только как бы старик не напортил. Может…

Листов со списками я с тех пор действительно не видел на всем побережье. Не встречался я больше и со стариком — а жаль. Журналист отдал непроявленную пленку (ее проявили здесь же, на рынке, и остатки после изъятия нужного кадря отдали мне), а усатый выполнил то, что требовалось.

Но оказалось, что без шашлыка можно было и обойтись. Без всех моих сложных комбинаций. Как все произошло, не могу понять. И вот я, чувствуя приятное расслабление, полулежу в шезлонге на своей лоджии, край перил которой обжигает послеобеденное солнце, а Аленка лежит на моей кровати лицом в подушку и спит так, как будто она тут живет уже вторую неделю. Что, Игорь, тебе этого хотелось — получай.

— Знаешь, мне у тебя… спится с цветными снами. Разбуди меня в пять, — бормочет она в подушку. И немедленно засыпает снова. Жарко, простыня валяется в ее ногах. На плечо, возле двух родинок, садится муха. Я тихо подхожу, сгоняю ее свернутой газетой. Муха перелетает на кусок дыни.

Странное чувство — обидно, что ли? Я-то хотел, видимо, долгой борьбы, уговоров, выламывания рук и, наконец, победы. Паршивая девчонка отняла у меня победу. И мне теперь чего-то не хватает.

Ладно. Сгоняю муху, снова на цыпочках выхожу на лоджию — кафель приятно холодит босые ноги.

Занятно, днем мы вообще не говорим — как будто боимся слов. Между нами столько всего, что и думать не хочется, но, поскольку мы молчим, все хорошо. Вернее, говорим, конечно, но на своем языке. Например:

— Здесь день пахнет сауной, а ночь с дождем — арбузом, — говорит Аленка.

И это так и есть.

Она, коза этакая, иногда все же как будто срывается с цепи и начинает говорить, говорить, говорить. Как будто меня нет, или как будто я — попутчик в купе поезда и со мной уж точно потом не встретишься (что похоже на правду). Можно, собственно, и не слушать. Но я иногда ловлю отрывки, и возникает чувство, как будто срываешься с края пропасти и летишь вниз, в долину, не вполне еще понимая, падаешь или планируешь. Другой человек — другой мир, что и говорить… Можно только потрясти головой, как от наваждения, и… а что «и», собственно?

— …да нет же, их тут целые стаи. На все вкусы. И с женами, и без. И на все случаи жизни: для похода в горы, сидения в баре, купания, любви быстро-быстро, пока жена не пришла. Ну, вот, например, дня за три до появления вас и вашей теннисной ракетки сидела я в этом баре, сидела, давилась кофе, он из ушей уже выливался, а они все подходят и подходят, подсаживаются и подсаживаются: Алена, Аленка, Аленушка… Неужели от знакомых рож нигде нельзя отдохнуть? И ведь все прекрасные, интересные люди, два писателя, один с орденом. И все о работе, о работе, хотят о чем-то еще, но остальные их смущают. Но не в том дело. Я подняла голову, посмотрела, и меня как током: восемь мужиков сидят вокруг меня кружочком и курят все восемь. И все дураками себя чувствуют. Хотя восемь — это, конечно, неплохо.

— Идем на рекорд? — улыбаюсь глазами.

— Ага, — говорит она. — Хочу попасть в книгу Гиннеса. Дело в том, что где-то ведь есть предел. Просто некоторые в этом дымном колечке уже начинали друг на друга щериться.

— Не надо о деле, — быстро вставляю я, вспомнив о своем. Повинуясь моей поднятой руке, подъезжает местный автовладелец на сверкающих «Жигулях», обвешанных зеркальцами, антеннами, дополнительными фарами, игрушками и прочим. Мы стояли на шоссе после ужина и ловили транспорт, чтобы отправиться в центр поселка, где делать тоже почти нечего, но время все же проходит веселее.