За сараем, в закутке между стеной и забором, Андрей Данилович неожиданно натолкнулся на выкопанные кусты смородины и долго неподвижно стоял над ними.
Кусты лежали, забытые здесь, уже как хворост иссохшие, мертвые. Выкапывал он их еще, в начале прошлой весны, отнес сюда — в закутке было тенисто и влажно — заботливо засыпал корни землей. Думал тогда, что, может, заглянет кто из садоводов, и он отдаст кусты. Но никто не пришел, земля на корнях смородины рассыпалась в прах. Да и вообще давно, ой, как давно, не заглядывали к нему садоводы. Последний раз были, помнится, уже несколько лет назад: приезжали из дальнего района области набираться опыта, по чьей-то подсказке забрели и к нему. Их было трое, и все — в тяжелых сапогах, в синих костюмах с помятыми лацканами на пиджаках. Кожа на лицах и руках — дубленая ветром и солнцем. Молчаливые, сосредоточенные, они ходили по саду и, размышляя, одинаково морщили лбы и одинаково напряженно шевелили белыми, выгоревшими, бровями. Он дивился на них и с любопытством спросил:
— Да вы, никак, родственники?
Старший кивнул на остальных головой:
— Сыны мои: Степан и Гришка.
Получилось: «Гхришка», и Андрей Данилович навострил уши.
— Вы вроде бы украинцы?
— Наполовину, — усмехнулся старший. — Я то есть… А они совсем обрусели. Отец мой — переселенец с Украины. Снежко. Хутор его стоял, где сейчас наше село. Народ и окрестил Снежков хутор. Потом и мы стали Снежковы. Так и в паспортах теперь значимся.
Заботило их, где лучше заложить возле села сад. Он отвел их к дому, в тень груши, присел на сосновый комель и повел вокруг рукой, усмехаясь:
— Сидайте, люде… Надо бы рельеф местности уяснить.
Снежковы, охватывая его подковой, опустились на корточки. Он возвышался среди них на комле, как на кафедре. Старший разровнял ладонью песок на дорожке и принялся чертить по нему прутиком. Село, получалось, стояло на возвышенности с довольно крутыми склонами, только восточный склон был пологий, а за ним, судя по появившимся на песке елочкам стоял лес.
— А почва на этом склоне какая?
— Суглинок такой… средний.
— Ага… Отлично. Здесь и закладывайте сад. Почва подходит, хорошая для сада почва. Конечно, на южных склонах лучше… Солнца больше… Но они крутенькие, и по весне их вода будет размывать. А дальше от них, видно, участки пониженные, сильно увлажнены. Тоже не то… Так что, по-моему, валяйте на восточный склон. А лес защитит сад от ветра.
— Дело… Все правильно, — сказал старший Снежков и поднялся.
Встали и его сыновья.
Стало ясно — вопрос этот для них давно решен. И ничего нового, интересного он не сказал. Просто по мужицкой своей осторожности решили они и с ним посоветоваться.
Он поскучнел и стер чертеж подошвой ботинка.
Обедали они у него. Подливая им в стаканы яблочного сидра из матово затуманившейся трехлитровой стеклянной банки, вынутой из погреба, со льда, он жадно выспрашивал их про жизнь, про колхоз и слушал, полуоткрыв рот, наваливаясь грудью на ребро стола.
Жизнь была всякой — хорошей и плохой, печальной и смешной.
— Пошла как-то жинка моя в сельпо за ситчиком на платье, — мягко рассказывал Снежков-старший, — а там, между прочим, взяли моду все на яйца менять. Неси, говорят ей, десяток яиц, ну, а остальное деньгами. Так-то вот…
Один из его сыновей засмеялся.
— Крючки мне на удочки понадобились, так и то сказали: неси три яйца. Потом те же яйца в сельпо за деньги покупали.
— Зато район план сдачи по яйцу выполнил, — вставил другой сын.
— А урожайность-то, урожайность по району какая? Земля-то как родит.
Старший из сыновей оказался агрономом. Он и ответил:
— Да всякая… Где и по восемнадцать-двадцать центнеров, а где и по семь-восемь, — он недовольно поморщился, пошевелил белесыми бровями. — Земли у нас шибко уж заовсюжены, надо почаще нам «провокации» устраивать, сеять не сразу после весновспашки, а выждать, чтоб пророс овсюг, да еще раза два перепахать… Так ведь сжатых сроков сева требуют. Рекордов… Правда, у нас председатель крепкий. Хозяин, можно сказать. В прошлом году, хотя мы с ним и схлопотали по выговору, но по-своему сделали, и ничего себе урожай получили. А у соседей — плохо.
Разговор волновал. Ему понятны были Снежковы, близкой была их душевная боль за землю, за то, что ее насилуют, нечестно с ней поступают, часто ходят по этой земле хозяевами случайные люди.
— От председателя много зависит, — кивнул Андрей Данилович. — У нашего завода есть подшефный колхоз… Председателем там работает бывший работник райисполкома, и не сельского, заметьте, а городского — земли до этого не нюхал. Я к нему как-то ездил — уяснить, обговорить, что же надо колхозу. Постройте, просит, помещение для карусельной установки… Знаете такое… с куполом? Мы, говорит, на беспривязное содержание коров переходим. Я и спрашиваю… У тебя что, спрашиваю, кормов навалом, концентратов много? Нет, отвечает, кормов всегда мало, а сам смотрит на меня круглыми глазами: дескать, корма-то здесь при чем?.. А при том, втолковываю ему, что больше кормов при беспривязном содержании уходит. Обеспечь сначала кормами себя, а потом про «карусель» думай…
Читать дальше