Сергей Петров - Пора веселой осени

— Но ведь это же несерьезно, Андрей… Сам посуди… Город-то как строится, у тебя вон под окнами уже большие дома стоят, — мягче проговорила жена. — Придет время — и наш дом снесут. Так зачем нам мучиться? Или ты думаешь — персонально для твоих внуков его оставят?

Сын, вихрастый, сильно вытянувшийся в последнее время, засмеялся:

— Да кому он нужен — дом? Лично я в Новосибирск или в Обнинск уеду, как только институт закончу. Пускай Майке дом достается в наследство.

— Ну, ты! — бешено посмотрел на него Андрей Данилович. — Молоко не обсохло, а туда же — зубы скалить. Возьму вот вожжи и выпорю.

— Какие еще вожжи? — изумился сын.

— Какие, какие, — замялся Андрей Данилович. — Узнаешь, какие.

Теща заволновалась.

— Вы только послушайте его. Послушайте. Сына родного готов побить.

— А под сад, Андрюша, ты можешь взять себе участок за городом, как все люди, — спокойно продолжила жена. — Если уж так тебе хочется его иметь.

Он всем телом повернулся к ней.

— Вот как. А ты хоть немного представляешь, что значит вырастить взрослый сад? Может, мне на другой сад и жизни теперь не хватит. А потом… Попробуй-ка, помотайся за город в такие-то дни, в будни. А наезжать по субботам да воскресеньям — сплошное любительство, дилетантство, скажу я тебе. Ничего путного и не сделаешь?

— Да здесь-то ты чего такого особенного сделал, чтобы так говорить?

— Да-а?.. Ты так считаешь? — он покраснел и округлил глаза. Ком снега с грушевой ветки за окном неожиданно сорвался, рассыпался в воздухе, и ветка выпрямилась, царапнув по стеклу. Вздрогнув, Андрей Данилович стукнул кулаком об стол. — Никуда я отсюда не уеду! Так и знайте!

Всю неделю он ни с кем дома не разговаривал. Ходил злой и хмурый — не подступись. Но в субботу, как обычно, созвонился с приятелем, подполковником в запасе Алексеем Степановичем Худобиным, и договорился пойти в баню: оба они ванну считали блажью, любили парную и дома не мылись.

Встретились вечером, купили березовые веники у древней старухи, торговавшей на приступках крыльца бани, разделись в туманившемся предбаннике и прошли в ознобный жар парной.

Закончив мыться, Андрей Данилович рывком головы откинул со лба на затылок потяжелевшие волосы и размеренно сидел наверху горячих полатей, сухо покашливал от забивавшего горло жара и задумчиво смотрел, как лопается, расходясь по воде, мыльная пена в оцинкованном тазике.

Худобин, жмурясь, истомно постанывая, на другом конце полатей хлестал себя веником по спине и груди.

— Уф-ф… Хорошо, — вздохнул он и, заблестев глазами, махнул веником на Андрея Даниловича, бросая ему в лицо брызги. — Что, Данилыч, ты не весел? Что ты голову повесил?

— А-а? — Андрей Данилович посмотрел на него. — Да так, знаешь, неприятности всякие.

— Н-у-у!.. На работе?

— Да нет, на работе все как по-заведенному. Я вот сидел и вспоминал, как в плодопитомник один ездил. Заведующим там был ученый, кандидат биологических наук. Диссертацию он сработал по выведенному им яблоку. Назвал его: «Уралочка Стабесова». А Стабесов — его фамилия. Тщеславный малый. Ну, да не в этом суть… Яблоко-то в диаметре до двух сантиметров не дотянуло, так я возьми и скажи, что это не яблоки, а ранетки. Он мне сквозь зубы и процедил, посматривая на меня этак в прищур: «Зато зимостойкое». А я привез с собой яблоко. С той яблоней, правда, возился много: пикировку делал, стержневой корень укорачивал, сеянец ее года четыре, что ли, а то и больше с места на место пересаживал… Решил я тогда попробовать, что из этого выйдет. Ну, вышли яблоки до двухсот пятидесяти граммов весом, с отличной зимостойкостью. Хранились долго. Я это яблоко кандидату под нос. Так не поверил, что я его вывел. С юга, сказал, привез, да еще меня обозвал шарлатаном.

— А когда ты ездил в этот питомник?

— Давно уже… — Андрей Данилович выгнул правую бровь. — Считай, лет восемь прошло.

Худобин засмеялся.

— Ну и ну… А теперь, значит, обиделся на того кандидата? Долго же до тебя доходит.

Андрей Данилович вяло улыбнулся и слез с полатей.

— Бог с ним, с кандидатом. Да и не работает он уже там. Просто сидел вот я сейчас и думал, что яблоко то было лучшим из всего, что я успел в саду вывести.

Он выплеснул на пол мыльную воду из тазика, налил свежей, холодной, и вылил ее себе на голову. Сказал, потирая ладонью грудь:

— Дышать легче стало, — и пошел к дверям, завихривая лодыжками стлавшийся над полом пар.

— Погоди, погоди… — заторопился Худобин. — А неприятности у тебя все же какие?