Пётр Лебеденко - Льды уходят в океан

Беседин спросил:

— А ты сам-то веришь, что для него люди дороже этой посудины?

Марк пожал плечами.

— Как можно не верить этому? Если бы ты был на месте Смайдова, разве ты не так же сказал бы?

— Сказать — это одно. А вот чтобы на самом деле… Чтоб душой, по-честному… Я тоже Харитона тащил на спине, не бросил, хотя одному было бы куда легче. Почему не бросил? Потому что с меня спросили бы за него. Сказали бы: «Спасал свою шкуру!» Сказали бы?

— Наверно. Но и ты сам не простил бы себе, если бы…

— Что — сам?! — раздраженно бросил Беседин. — Самому с собой всегда можно договориться…

Марк отчужденно посмотрел на бригадира. Беседин сразу же уловил эту отчужденность и, ругая себя за то, что некстати разоткровенничался, перевел разговор на другое:

— Так, значит, это тебе мы с Харитоном должны выразить благодарность как спасителю?

— Искали вас не ради благодарности…

Беседин хотел возразить и не смог. Он много отдал бы, лишь бы знать, что не Марк, а кто-нибудь другой разыскал его и Харитона в тундре.

И все-таки Илья сказал:

— Все равно, спасибо тебе, Талалин.

Марк чувствовал: в этих его словах не было ни капли тепла. Но это не удивило, иного от Ильи он не ожидал. И, пожалуй, другого он сейчас не хотел.

Беседин спросил:

— Я еще не знаю, что случилось на корабле. Расскажи.

— Открылась течь в машинном. Моряки правильно сделали, что подняли тревогу. Сейчас там уже порядок.

Марк встал, подошел к вешалке.

— Уходишь? — спросил Илья.

Марк ответил, не оборачиваясь:

— Да. Ребятам трудно. А ты лежи. Выздоравливай.

Беседин закрыл глаза. Усталость опять навалилась на него, как глыба льда.

Прошло шесть дней.

Работы на угольщике закончены. Беседин вместе с механиком и боцманом облазили все трюмы, чуть ли не в лупу разглядывая каждый шов. После этого доложили капитану: все в порядке, опасности никакой.

Капитан, старый моряк, — было ему, наверно, далеко за пятьдесят, из которых сорок он провел на море, — осунувшийся и побледневший после болезни, сказал боцману:

— Назавтра вызываю вертолет за сварщиками. Сегодня в девятнадцать — всем в кают-компанию. Сварщиков — на почетные места. Все понятно?

— Почти все, — ответил боцман. — Как насчет этого? — он мягко, ласкающе провел ладонью под подбородком.

— Сварщикам — по потребности, нашим — обычную норму… Ну, немножко прибавь, наши ведь тоже не на печи лежали. И скажи коку, чтоб постарался.

В девятнадцать все были в салоне. За иллюминатором термометр показывал сорок два градуса ниже нуля. Над океаном, над белым городом из торосов застыла длинная ночь, нет ей, кажется, ни начала, ни конца. В темном небе дрожат от холода звезды, дрожит, словно пар над полыньей, туман Млечного Пути. И даже от зарева сияния, полыхающего за снежными сопками, веет стужей.

В салоне тепло и уютно. Салон небольшой, его лишь условно можно назвать кают-компанией, но тесноты никто не замечает. Сейчас здесь шумно и весело, тревоги остались позади, ночь и стужа сюда не проникнут.

В дверях появился капитан. Все встали, но старый моряк широким жестом гостеприимного хозяина тут же пригласил к столу. Смайдова он посадил по правую руку с собой, Беседина — по левую. И сказал, по-доброму улыбнувшись:

— Нальем… Я понимаю, что за таким дружеским столом длинные речи ни к чему. Обойдемся без них. Хочу только сказать: моряки всегда будут благодарны докерам! И я поднимаю тост за ваше мужество, за ваши золотые руки. Выпьем!

Марк видел, как рюмки моряков потянулись к рюмкам сварщиков, услышал тонкий звон стекла. Потом кто-то сказал: «Ах, хороша!» Димка Баклан крякнул: «Ух, здорово!» А Марк продолжал сидеть с полной рюмкой в руке и задумчиво смотреть на прозрачную как слеза жидкость, не притрагиваясь к ней. Он точно оцепенел.

«За ваши золотые руки!..» Капитан Андрей Зарубин поднимает бокал, пьет, потом берет руку Марины и целует. И глаза Марины блестят, как хрусталь бокала…

Она была чертовски красива в тот вечер, его Марина! И чертовски счастлива! Она чувствовала, что ею любуются все: и докеры, и моряки, — от этого у нее кружилась голова, наверное, сильнее, чем от вина… А потом вдруг исчезла. Вместе с Зарубиным…

Марк чуть не раздавил рюмку. И огляделся вокруг, словно кто-нибудь мог увидеть все то, что видел он сам.

Глаза его встретились с глазами Смайдова. Петр Константинович участливо, дружески кивнул. И показал на рюмку Марка: почему полная? Марк в ответ улыбнулся: выпью. И сразу же выпил. А Смайдов, взяв графинчик, заговорщически подмигнул: давай, дескать, еще по одной. Давай! — глазами ответил Марк.