— Здорово?
Смайдов кивнул:
— Здорово, ничего не скажешь.
После Лунева на трибуну поднялся директор рыбокомбината, затем прокурор города, потом кто-то из педагогов и, наконец, Лютиков.
Вначале Смайдов старался не пропустить ни одного его слова, но вскоре понял, что ничего нового он не услышит. И даже когда Лютиков назвал его фамилию и обрушился на него с такими нелепыми обвинениями, что в пору было бежать без оглядки, Петр Константинович, удивляясь самому себе, оставался почти спокойным.
Лютиков был верен себе. Словно бы во всем соглашаясь с Луневым, он, тем не менее, искусно выхватил из речи секретаря горкома только те слова, которые в данном случае ему были нужны. И оперировал сейчас ими с завидным умением. Оказывается, Смайдов в своей записке горкому партии клевещет на советскую молодежь и это — его главная цель… Оказывается, Смайдов не видит в нашей действительности ничего светлого, он ничему и никому не верит, всех наших молодых рабочих сравнивает с каким-то Прайтом, английским полурабочим-полубизнесменом. Смайдову поменьше надо слушать за границей всяких краснобаев, которые злобно утверждают, что у нас больше не будет ни Кошевых, ни Матросовых, ни Гастелло…
На Петра Константиновича начали оглядываться. Одни сочувствующе, другие удивленно и с недоумением: его всетаки многие знали не с этой стороны, — третьи подбадривающе: «Держись!»
И он держался.
Написал записку Луневу: «Прошу дать мне слово».
Лунев, прочитав записку, спокойно отложил ее в сторону: спешить, мол, некуда, пусть вначале выскажутся другие.
Его фамилию назвали только после перерыва. Петр Константинович поднялся по ступенькам к трибуне, и все утихло: интересно ведь послушать человека, которому предъявлены тяжкие обвинения.
Смайдов положил перед собой совсем крохотный листок из блокнота, мельком взглянул на него и начал:
— Товарищ Лютиков сказал, что главная моя цель — клеветать на нашу молодежь, сгущать краски, что я ничему и никому не верю. Очень серьезное обвинение. И, видимо, мне надо было бы использовать эту трибуну для того, чтобы оправдать себя в глазах тех, кто здесь присутствует. Но я не стану этого делать. Все равно, рано или поздно, товарищу Лютикову придется кое-что пересмотреть.
— Чем скорее он это сделает, тем для него будет лучше! — громко сказал Родин.
Лунев бросил на него строгий взгляд, но Виктор сделал вид, что ничего не заметил.
— В этом зале, — продолжал Петр Константинович, — сидят люди, которые посвятили свою жизнь Коммунистической партии. Сидят единомышленники. Они полны решимости сметать с дороги все, что мешает идти вперед. Одни из нас видят препятствия очень хорошо, другие — похуже. И я, конечно, не открою секрета, если скажу: вот такие активы, пленумы, собрания созываются для того, чтобы все — все, — подчеркнул Смайдов, — видели эти препятствия как можно лучше. Вслепую ведь шагать.
Я внимательно слушал и доклад, и выступавших ораторов. Некоторые товарищи утверждают: те, кто стоит на обочине, не могут задержать нашего движения вперед. Трудно, товарищи, очень трудно с этим согласиться. Вы слышали директора комбината Лисянского? У него все хорошо. У него все отлично. Молодежь работает, учится, занимается спортом. Никакой тревоги, никакого беспокойства. Лисянский, видимо, тоже не хочет глядеть на обочину… Зачем портить себе настроение? Подумаешь, горстка лоботрясов! А с этой обочины неделю назад вдруг вырвались двое — не люди, а звери! И честного парня, дружинника, ножом. Результат: звери — в клетке, честный парень — в больнице. Глубокая травма для всего коллектива. Слезы, душевная боль, ожесточение… Это не задерживает движения вперед, товарищ Лисянский? И почему вы об этом не рассказали своим единомышленникам? Струсили? Побоялись, что ваш рассказ произведет неблагоприятное впечатление? Как же, мол, так, у Лисянского — и вдруг ЧП!
— Вы лучше рассказали бы о своем коллективе, — бросил Лисянский.
Лютиков, коротко взглянув на секретаря горкома, привстал и сказал:
— Я нисколько не снимаю с себя ответственности за то, что происходит в доках, но, как коммунист, не хочу ничего скрывать. Поэтому прошу товарища Смайдова рассказать, почему от нас иногда бегут замечательные рабочие. И почему рабочие пишут на секретаря парткома жалобы. Стоит вам, товарищ Смайдов, рассказать и о том, как вы из-за личной неприязни к отдельным рабочим — вспомните Езерского — организуете их травлю. Вот характеристика, которую вы ему дали. Пасквиль. Грязный пасквиль на отличного специалиста…
Читать дальше