Пётр Лебеденко - Льды уходят в океан

— Знаешь, я голодный как волк. Давай состряпаем ужин? Вдвоем! Хорошо?..

Они придвинули стол к дивану и сели рядом. В углу комнаты, на тумбочке, стояла деревянная избушка, из окон которой просачивался слабый свет.

— Так уютнее, — сказал Илья.

Дашенька не возражала. Так было действительно уютнее. А когда она выпила чашку густого сладкого вина, ей совсем стало хорошо. Прошла та постоянная скованность, что всегда ее угнетала.

— Теперь ты не боишься меня? — неожиданно спросил Беседин.

Она качнула головой. Нет, она его не боялась. Чего бояться? Вот он положил руку на ее плечо, придвинулся к ней еще ближе. А вдруг он и вправду полюбит ее, как сестру? У него сильная рука, он вообще очень сильный, он всегда защитит ее от всех бед. С ним она ничего не страшилась бы…

— Выпьем еще, сестренка, — сказал Илья.

— Выпьем.

Она подумала, что хорошо бы пожить вот в такой деревянной избушке, как та, что стоит на тумбочке. Вдвоем с Ильей Семенычем. Он приходил бы домой и говорил: «Здравствуй, сестренка…» Какое бы это было счастье!

Илья поставил чашку на стол и откинулся на спинку дивана. Наверное, он просто забыл, что держит Дашеньку за плечо, поэтому и увлек ее за собой. Получилось как-то так, что ей пришлось взобраться на диван с ногами. Она снова хотела сесть, но Илья не отпускал ее.

Ему вдруг показалось, что в эту минуту от него уходит то чувство одиночества, которое в последнее время его угнетало. Илья был слишком горд, чтобы показывать это чувство на людях, но и постоянно носить в себе такую тяжесть было нестерпимо. Сейчас в нем шевельнулось что-то похожее на благодарность к Дашеньке.

Илья и видел, и чувствовал: от своей бескорыстной любви девушка ничего не ждет. Она просто любит — и все. Хотя и знает, наверное, что надеяться не на что. Именно такие, как она, всегда преданы до конца, всегда пойдут с тобой и в огонь и в воду. И никогда не предадут, что бы ни случилось…

Он осторожно повернул ее голову к себе, внимательно, точно вот теперь только и пробудился в нем настоящий интерес к Дашеньке, посмотрел на нее. И спросил:

— Ты любишь меня, Дашенька?

Она не ждала этого вопроса и заметно смутилась. Но не стала прятать от него глаза, ответила искренне и, как показалось Илье, с какой-то внутренней горечью:

— Да, Илья Семеныч. Но…

И умолкла, не договорив. Однако Беседин понял, что она хотела сказать. Разве, мол, это имеет какое-нибудь значение? Разве, мол, она не понимает, что Илье Семенычу не нужна ее любовь?

«Чистая ты душа», — неожиданно подумал Илья. И еще подумал: «А ведь можно и наплевать на то, что о Дашеньке говорят, будто она не совсем здоровый человек. И перестанешь ты, Илья, жить один, как волк, а кое-кто еще и позавидует: вот, дескать, повезло Беседину — эта Дашенька моется на него и живет только тем, что он есть у нее… Не совсем здорова она? Так, может, это потому, что и ей, как ему, холодно от одиночества, а согрей человека — и все повернется по-другому…»

— Отдохни, сестренка, — сказал Илья, — ты ведь очень устала.

Сколько лет прожила она, а никогда еще о ней так никто не заботился. «Отдохни, сестренка…» И говорит это Илья Семеныч не просто так, лишь бы что-нибудь сказать, он действительно хочет, чтобы ей было хорошо. Она это чувствует. Она всегда все чувствует…

Илья склонился к ней и своей щекой прижался к ее щеке. И, кажется, закрыл глаза. Он, конечно, тоже устал, хотя и очень сильный. А тут еще вино… Илья Семеныч, наверное, опьянел, руки его стали непослушными, будто и не его это руки. И весь он стал немножко не таким, каким был несколько минут назад. Правда, ничего грубого в нем нет, он такой же ласковый, но все-таки что-то в нем переменилось… Вот он стал искать ее губы, и всю ее притягивает к себе ближе и ближе. Может быть, надо вскочить и убежать, как там, на реке? Но она не может этого сделать. У нее нет для этого ни сил, ни воли. Ее словно обволок густой туман, в котором утонули и мысли, и чувства…

Потрясенная случившимся, она забилась в угол дивана и сидела там, точно неживая. Как бы она хотела, чтобы все это было неправдой и она могла бы не думать об этом! Разве Илья Семеныч не знает, как ей мучительно трудно о чем-нибудь думать? В висках начинает стучать, боль охватывает весь мозг, и мысли мечутся так, что ни одну из них ни задержать, ни остановить нет никакой возможности. Только-только на чем-то сосредоточишься, как вдруг — толчок, и опять все закружилось, опять хаос. И хочется кричать от своей беспомощности и метаться, как мечутся мысли…