Пётр Лебеденко - Льды уходят в океан

Они понимали, что вечно так быть не может. Кто-то из них первым должен прорвать кольцо отчужденности и честно спросить: «Что же дальше?»

Понимали — и продолжали молчать.

«Ты должен помочь Полянке, — часто вспоминал слова Родина Смайдов. — Никто, кроме тебя, ей не поможет».

«Легко ему об этом говорить, — думал Петр Константинович. — А как я могу ей помочь, если мы с каждым днем все дальше уходим друг от друга? И зачем ей нужна моя помощь, если я стал для нее чужим? Что это мне даст? И что это даст Полянке? Она разрушила все, чем мы жили, у нас ничего, кроме боли, не осталось. Или больно только одному мне?»

Однако он видел, что больно не только ему. Когда им приходилось вместе сидеть за обедом или ужином (это, правда, случалось теперь все реже и реже: оба выискивали какие-нибудь причины, чтобы избежать подобных встреч), Полянка излишне суетилась, казалась оживленной, но Петр Константинович не мог не замечать, что каждый ее нерв напряжен до предела и у нее все меньше остается сил для того, чтобы держать себя в руках. В такие минуты у него возникала к ней невольная жалость, но он подавлял ее в себе и молчал.

Однажды она не выдержала. Сорвалась совсем неожиданно, точно внутри у нее лопнула пружина.

Они уже заканчивали ужин, когда Полянка спросила:

— Что ты думаешь делать сегодня вечером?

Петр Константинович удивленно поднял на нее глаза. Давно она не задавала таких вопросов. Само собой разумелось, что он уединится в своей комнате и выйдет оттуда лишь утром, когда Полянка уже уйдет на работу. Разве сегодняшний вечер должен быть исключением?

Не дождавшись ответа, она сказала:

— Не кажется ли тебе, что мы как-то странно ведем себя: чуждаемся друг друга, избегаем. Поглядеть со стороны — дико! Разве мы не можем хотя бы внешне оставаться прежними?

Петр Константинович опустил голову.

— Внешне? А кому это нужно? Ты полагаешь, что в таком случае нам станет легче?

— Может быть, нам с тобой легче и не станет, но разве мы не обязаны думать о других?

— О других? Кого ты имеешь в виду?

— Отца, например. Он совсем перестал ходить домой. Все в сторожке и в сторожке, будто забыл сюда дорогу.

Петр Константинович покачал головой.

— Ты, оказывается, плохо знаешь своего отца. Захар Федотович не из тех людей, кого можно обмануть лишь видимостью какого-то благополучия. Он все видит так, как оно есть в жизни…

— Что он видит? — тихо спросила Полянка. — Что он может видеть?

— Ты сама все знаешь, — сказал Смайдов и встал из-за стола. — Прости, я пойду к себе.

И тогда она рванулась к нему, крикнула:

— Нет! Нет, слышишь! Ты никуда не пойдешь! Я не хочу, не могу, понимаешь?

Петр Константинович хотел было отстранить ее от себя, но она прижалась к нему и не отпускала. Смайдов чувствовал, как все в ней дрожит, будто ее бьет лихорадка.

— Почему ты молчишь? — В ее голосе была тревога: верит он или нет? — Тебе нечего мне сказать?

— Сядем, — Смайдов взял ее за руку и повел к дивану. Она пошла за ним послушно. — Сядем и поговорим. Ты не против?

— Нет, я не против.

— Хорошо. Нам давно надо было поговорить и все выяснить.

Она была рада такому началу. Пусть Петр спрашивает, она будет отвечать. Отвечать легче, чем самой обо всем рассказывать. Для того чтобы обо всем рассказать, надо иметь много мужества, а сейчас его у нее нет. Она и сама не заметила, как растеряла его.

— Я не хотел быть твоим судьей, Полянка, — сказал Смайдов. — Человек сам должен судить себя. Сейчас я тоже не хочу у тебя спрашивать, что случилось. Не хочу потому, что боюсь тебя обидеть. Будет лучше, если ты сама…

Он устало откинулся на спинку дивана.

Совсем для нее неожиданно Петр Константинович спросил:

— Ты часто с ним встречаешься?

И неожиданно для самой себя Полянка твердо ответила:

— Да.

Смайдову даже показалось, что ответила она с вызовом. «Или это от отчаяния? — подумал он. — Может быть, за этой твердостью она хочет скрыть свой стыд».

— Спасибо тебе за откровенность, — сказал Петр Константинович.

Она не поняла: то ли он действительно благодарен ей за откровенность, то ли в его словах ирония.

— Я никогда тебе не лгала, — сказала Полянка. — И не собираюсь лгать.

— Спасибо, — повторил он. — Я это знаю. Если бы ты хотела лгать, вы с ним были бы более осторожны.

— Что ты имеешь в виду?

— Я говорю о том, что вы даже не пытаетесь скрывать свои встречи. Это, конечно, лучше, чем прятаться, но… Мне не очень приятно, когда об этом говорят. Надеюсь, ты это понимаешь?