Пётр Лебеденко - Льды уходят в океан

Саня отшатнулся от борта, уцепился за штормовой леер и точно припаялся к нему руками. Стоявший у шлюпки Цапля громко сказал:

— Сигнал, братцы, подан, теперь держись!

Цапля не ошибся: взрыв шаровой молнии действительно как бы послужил сигналом к началу необыкновенного спектакля. Уже через минуту на «девятку» налетел первый шквал ветра, встряхнул ее, сорвал с моря сноп пены и брызг, бросил их на палубу. В мачтах завыло, засвистело, топовый фонарь прочертил кривую, почти коснувшись поднявшегося к самому небу темного гребня.

— Всем держаться за леера! — крикнул с мостика капитан. — Всем укрыться!

Из темноты, из неведомого катился вал. Даже сквозь вой ветра был слышен нарастающий с каждой секундой гул, будто по мерзлой тундре мчалось дикое стадо оленей. И, как земля, дрожало море. Дрожало не то от радости, что оно вновь обрело грозную мощь, перед которой все должно трепетать, не то от ярости, до этой минуты скрываемой, а теперь вдруг прорвавшейся наружу. Точно так дрожит зверь, готовясь к прыжку на застывшую от страха жертву.

Кто-то с кормы успел закричать:

— Полу-ундра-а!

И весь мир превратился в хаос.

Не стало ни моря, ни неба, земля, казалось, сорвалась со своей орбиты. Вместе с землей в этом хаосе мчалась в неизвестное и «девятка». Скорлупа из дерева и железа, как о ней писал Саня. Песчинка в самуме, клочок пены в ураганном шторме… Или от «девятки» ничего не осталось? И в ад летит не корабль, а всего-навсего обломок доски с намертво охватившим его человеком?

Саня ничего не знал. И ни о чем не мог думать. Когда с кормы закричали «полундра!», Саня скорее почувствовал, чем понял, какая надвигается опасность, он выпустил из рук леер и бросился к надстройке. Ему оставался один шаг до рубки, но он успел осознать, что этот единственный шаг сделать невозможно: через десятую долю секунды его смоет, как щепку.

И он плашмя упал на палубу, судорожно ища руками какой-нибудь предмет, за который можно было бы ухватиться. На счастье, такой предмет оказался: внизу, к стене надстройки, был наглухо привинчен щит для противопожарного инвентаря. Уцепившись за него, Саня затаил дыхание.

Вначале он ощутил только навалившуюся тяжесть. Его придавило к палубе так, словно неведомая сила задалась целью раздавить человека в лепешку. Ни шевельнуться, ни вздохнуть. Над ним клокотал многометровый черный вал, сквозь который не пробился бы и мощный луч прожектора, а Сане казалось, что он ясно различает зигзаги молний, пляшущих вокруг корабля. Молнии, правда, были необычными: синие, красные, зеленые — настоящий фейерверк, разорванная на части радуга… «Да это же в глазах у меня мельтешит, — подумал Саня. — Это же в голове они, а не там…»

Потом через секунду-другую та же сила, которая хотела раздавить его, стала отрывать его руки от щита. Рвала с исступленной яростью ожесточенно, будто человек был ее исконным врагом, и она решила покончить с ним раз и навсегда. С такой же исступленной яростью человек отстаивал право на жизнь. Задыхаясь, корчась в судорогах оттого, что вместо воздуха в его легкие врывалась горькая пена, человек упорно сопротивлялся, все теснее прижимаясь к щиту, и хотя его сопротивление было уже не столько осознанным, сколько инстинктивным, он не сдавался… Но нет предела силам стихии, и есть предел силам человеческим…

А в это время в штурманской рубке, куда успели укрыться моряки, Цапля крикнул:

— Его смыло, братцы! Я видал, как он упал вот тут, за надстройкой.

Кирилл Ванин стоял рядом с Цаплей, остекленевшими глазами глядел за окно рубки. Лицо матроса было перекошено, губы дрожали, будто Кирилл вот-вот заплачет, Но он вдруг медленно повернул голову к Цапле, глухо проговорил:

— Видал? А чего ж ты бросил его, гад? — И срывающимся голосом закричал: — Чего бросил, спрашиваю? Своя шкура дороже? Мор-ряк, в душу твою мать!

Кирилл бросился к двери, навалился на нее, силясь открыть и выбраться на палубу.

Что он мог теперь сделать? Погибнуть сам, не принеся никакой пользы тому, кого уже наверняка там нет?

Матросу было все безразлично. Все! Его душила боль за друга, которого оставили в беде. Его душил гнев на всех, кто стоял здесь живой и невредимый. Там, за бортом, Санька Кердыш, один во всей вселенной, рядом со своей смертью. Какими глазами он смотрит сейчас на тусклый топовый фонарь «девятки», на жизнь, которую уносит от него ураган? И как же это страшно — быть там одному!

На плечи Кирилла легли тяжелые руки старого матроса Ивана Челенко. Угловатый, всегда медлительный, Иван обладал медвежьей силой, которой иногда даже сам боялся. Возьмет, бывало, в свои широкие ладони какую-нибудь вещичку, повернет туда-сюда, глянь — а она уже хрустнула. Иван в полном недоумении: чего это она?