Пётр Лебеденко - Льды уходят в океан

— Выходит, ошибся я, Андрей Никитич. Наш начальник цеха — настоящая рабочая косточка. Стожильный человек! У таких есть чему поучиться.

Климов ответил коротко:

— Я в этом не сомневался. Будь здоров.

Но кто мог знать, что эта необыкновенная ярость, похожая на сжигающую страсть, с которой Илья отдавался работе, была не чем иным, как попыткой заглушить в себе горечь обиды, протест, тоску по прошлому!

По-разному тоскуют люди. У одних тоска расслабляет волю, в глазах появляется печаль, и человек как бы впадает в транс, из которого ему нелегко выйти. Беседин тосковал по-своему: он стал похож на куст колючки, гонимый ветром. Задеть бы кого, ободрать кожу — пусть поскулят, пусть не забывают Беседина!

Он и заказчиков обирал не только потому, что по-прежнему был жаден до денег. В том, как они угодливо соглашались на его условия, как они вежливенько улыбались ему (Илья отлично понимал, что именно в такую минуту каждый из них с удовольствием назвал бы его мерзавцем), он хотел видеть свою силу, такую же силу, какой он обладал, будучи бригадиром в доках…

При всем желании Илья ничего не мог забыть из своего недалекого прошлого. Он помнил, как по первому его слову лучшие сварщики спускались в трюмы танкеров и сейнеров на аврал, как они по две смены кряду сидели с электродами в руках на шпангоутах, даже не помышляя оставить работу без разрешения бригадира. Может, и злились на него, может, в душе и кляли на чем свет стоит, но когда в газетах появлялись их портреты и весь город читал: «Бесединцы опять впереди!» — все прощали и не скрывали своей радости, что они — бесединцы…

А вот теперь… Что осталось теперь? Приятно, конечно, когда председатель артели на каждом собрании говорит о нем добрые слова, лестно, что все члены правления заискивают перед ним, дрожат, как бы он на что-нибудь не обиделся да вдруг не вздумал уйти, но все это совсем не то, что было. Совсем не то! Порой Илью даже бесило это заискивание, и он едва сдерживался, чтобы не сказать: «Хватит подхалимничать! Думаете, не знаю, почему так мягко стелете?»

Но он молчал. И мысленно вымещал свою злобу на Марке Талалине. О нем Илья не забывал ни на минуту. Когда увидал его с Людмилой и написал об этом Сане Кердышу, на время стало легче. И оттого, что смог напакостить сразу обоим — и Кердышу, и Марку, и оттого, что лишний раз убедился: между Мариной и Талалиным ничего нет. Правда, он не тешил себя надеждой: Марина потеряна и для него, в этом Илья не сомневался. Но тот факт, что она не с Марком, не мог его не радовать. Пусть идет куда угодно, пусть связывается хоть с дьяволом, только бы знать, что она оставила его не ради Марка!

Беседин шел и прислушивался к докам, словно это был живой организм. Даже с закрытыми глазами он мог определить, что делается за высоким забором, где расположились стапеля и кильблоки. Вот послышался натужный вой лебедки, потом скрежет, и Беседин, задержавшись всего на секунду, подумал: «Вытягивают траулер. Видно, где-нибудь напоролся на льдину, будет теперь сварщикам работенка». Слева раздался дробный стук пневматического клепальщика, и Беседин сразу же понял, что это латают обшивку сейнера… Кто-то кричал сорванным голосом: «Майна! Тихонько майна… Стоп! Сто-оп, говорю!» По певучему «о» Илья узнал Федорцова — механика портового буксира. Помяли, наверно, винт, теперь ставят новый.

Все было таким знакомым, привычным, что Беседину казалось: каждый звук, доносящийся из доков, рождается в нем самом. И ему трудно понять, болью ли отдаются в его душе эти звуки, тоскует ли он по ним или рад, что теперь ничем не связан с ними и может чувствовать себя человеком, которому нет никакого дела до всей этой суматошной жизни.

Он вдруг вспомнил, как Смайдов однажды сказал: «Есть в пустыне такое растение — верблюжья колючка. Она тоже живет… Но это — мертвая жизнь, Беседин…» Илья остановился, закурил папиросу. Что он тогда имел в виду, парторг Смайдов? Разве жизнь может быть мертвой? Чудила грешная! Философ! Бичкомер Пипа Горгоцкий и тот живет. Хотя и ползает по земле, как придавленный червь. А уж о нем самом, знатном бригадире Беседине, и говорить не стоит. Правда, теперь он — бывший бригадир, но важно не это. Важно то, что он всегда гремел, он и сейчас уверен, что еще будет греметь, даже если Смайдов и захотел бы вычеркнуть его из всех списков, где значатся знатные люди. Беседина из этих списков не вычеркнешь. Не вычеркнешь, Петр Константинович, силенок у тебя для этого не хватит!..