Пётр Лебеденко - Льды уходят в океан

Андрей Никитич говорил бы, наверно, еще, если бы в одну из пауз, когда он вытирал вспотевший лоб, вдруг не послышался голос человека в расстегнутой шинелишке, сидевшего в первом ряду:

— Можно один вопросик, Андрей Никитич? Мы вот слыхали, что товарища Беседина его же хлопцы вышибли из бригады… Может, конечно, врут, но толкуют, будто товарищ Беседин давил на людей так, что из них, бедолаг, соки текли. И будто этот бескорыстный товарищ уж больно падок до деньжат. Как же нам теперь разобраться в этих самых характеристиках? Помогите, Андрей Никитич…

Беседин придвинул к себе пустой стакан, до краев налил в него воды и жадно выпил, неотрывно глядя на человека в расстегнутой старой шинелишке. Хотя Илья видел его всего два или три раза, но узнал его сразу. Это был токарь Игнат Михайлович Сергеев, бывший сапер, орденоносец, потерявший на войне ногу. Кто-то, кажется сам председатель артели Климов, говорил Беседину: это такая заноза, с которой лучше не связываться. Въедлив, как черт, никому ничего не спускает…

Сергеев сел, поставил костыль между ног и сказал:

— А может, новый начальник цеха сам расскажет о себе? Интересно будет послушать, как и что…

Продолжая смотреть на токаря, Илья подумал: «Талалинская порода. Только этот еще злее, наверно. Калеки всегда злые. Выдать ему сейчас, чтобы надолго запомнил Беседина?»

Те, кто сидел поближе, увидали, как изменилось лицо Ильи, как потемнели и сузились его глаза. И многие решили, что Беседин сейчас встанет и уйдет, затаив обиду. Или взорвется. Но Илья вдруг поднялся и почти весело проговорил:

— Рассказать о себе! А я плохой оратор. Не Цицерон, как говорят. И потом — настоящий рабочий человек рассказывает о себе не словами, а вот чем! — Беседин вытянул перед собой руки и кивнул на них. — Потружусь вместе с вами — сами разберетесь в этих самых характеристиках, как некоторые изволят выражаться.

Он скромно улыбнулся и сел на свое место.

— Правильно отрезал! — послышалось из зала. — Молодец начальник цеха…

— Побрил Игната без мыльной пены! — засмеялся парень со светлым чубом, упавшим на лоб.

И еще кто-то выкрикнул:

— Сразу видать хватку докера! Одобряем!..

Такая открытая поддержка окрылила Илью. «Хватка докера? А вы думали как? Думали, что если Беседин перешел в артель, так он уже и не докер? Ха, Беседин — везде Беседин, он и тут покажет себя, будьте спокойны. „Давил на людей так, что из них, бедолаг, соки текли“. Адвокат. Придет время — и тебя придавлю. Ты еще пожалеешь о своих словах, Сергеев… Привыкли тут шаляй-валяй: работа, мол не волк, в лес не драпанет. Придется вам перестроиться, дорогие товарищи артельщики…»

Это было только название — начальник цеха. Два неквалифицированных сварщика, не умеющих отличить длинную дугу от короткой, и он, Илья, третий. А работы — непочатый край. Одному надо сварить ограду для палисадника, другому наложить шов на борт собственного катерка, третий со слезами на глазах умоляет сделать обелиск: умер любимый человек и нельзя, никак нельзя без обелиска!..

С самого раннего утра к Андрею Никитичу выстраивалась очередь заказчиков. Климов принимал по одному и каждого встречал одними и теми же словами:

— Если сварка — ничем не могу помочь. Заказов принято на месяц вперед. На месяц вперед, понимаете?!

Его просили, умоляли, грозили — председатель артелии оставался непоколебим. Только изредка вставлял фразу, которую можно было понять двояко:

— Не могу я своих сварщиков заставлять работать сверхурочно. У артели нет средств платить в двойном размере.

Более догадливые сразу же улавливали мысль Андрея Никитича и заявляли:

— Так мы ведь за расходами не постоим!

После этого Климов писал Беседину записочку с особой, почти незаметной пометкой. Пометка означала, что начальник цеха может говорить, не стесняясь, на чисто «деловом» языке.

И Беседин не стеснялся. Чем острее была необходимость в работе, тем больше Илья заламывал: «Очень, говорите, дорого? А мы не навязываем, не неволим. Записывайтесь на очередь, тогда все будет согласно расценкам. Без надбавки за сверхурочные…»

Работал Беседин не меньше, чем в доках. У него появилась какая-то особая ярость, он рвал, как горячий конь, не боясь выдохнуться и упасть раньше времени. В любое время можно было видеть его с опущенной на лоб маской, с электродом в руке и папиросой в зубах. Казалось, этот человек не знает, что такое усталость. И еще казалось, Бесединым владеет необыкновенное вдохновение, полная отрешенность от всего, что не связано с работой. Даже токарь инвалид Игнат Сергеев, с первого же знакомства с Ильей почувствовавший к нему антипатию, сказал Климову: