Геннадий Башкуев: Пропавший

Поминутно выбегавший проверять давление в котлах «земляк» наконец успокоился. Отхлебнул из кружки крепко заваренного чая, кивнул на вырезки из зарубежных журналов.

— Парнишка один… Его и скрутило — в больницу увезли! А тут я… Ни паспорта, ни сапог. Взяли с этим… испытательным, ха! Спецуху обещали… Бес попутал на этой станции соскочить! Товарняк застопорили! А я на этот раз с чувством, с толком сел — в натуральном вагоне! Сена — завались! На юга подался!

«Земляк» похихикал в своей манере, бросил озабоченный взгляд в раскрытую дверь бытовки — во тьме багровой каемкой полыхала топка, — отхлебнул из кружки. Жорику было хорошо, клонило в сон. Старуха на диване уже посапывала, прислонив у изголовья палку.

…— Ну, я и читаю по буквам, значит… — издалека доносился счастливый голос, — читаю… «Бе-рез-ня-ки»! Ха! Мать честная! Дак я ж с этих мест! Ну и слез, балбес, будто кто меня с цветами ждет! Да тут с войны все переменилось…

Жорик вскинул тяжелую голову, прогоняя сон.

— К-как ты сказал?

— А чего я такого сказал? — насторожился «земляк», глазки его забегали. — Ничего я такого не говорил…

— Ну… про войну…

— А! Все село сожгли! — махнул рукой хозяин кочегарки. Отставив кружку, он вышел к котлам. Вернувшись, принялся рассказывать анекдот про старуху и старика.

— Постой… — поднял руку Жорик. — Ты про войну расскажи, про Березняки эти…

Хозяин покосился на спящую старуху; багровые отсветы топок лизали морщины Долгор, фанерные стены, красивые женские лица…

— Ну… бои тут были… Жуткие! Я-то не помню, рассказывают… Березняки — этого села, считай, и нет совсем. Переходили из рук в руки, то к нашим, то к фрицам… Мы после войны играли в поле, пацанами еще, оружия всякого, патронов — завались!

Жорик осторожно выведал у «земляка», что Березняки заново отстроились, но уже в другом месте, через реку, кроме нескольких старух, войны там никто не видел, и что туда ходит от станции автобус. Час езды, не больше.

— Да тебе-то зачем? — опомнился «земляк».

— Так… Интересно… Работу ищу… — уклончиво ответил Жорик.

— Ты даешь! — захихикал «земляк». — Только учти, там дыни не растут. Факт! И моря нету! Но на всякий случай могу дать верный адресок. Спросишь Ульяну. Она старуха добрая, заночуешь… И про войну обскажет! Если жива… — голос собеседника дрогнул, в темноте подозрительно блеснули глаза. — Ты только не говори, кто ее указал… Не скажешь?

Жорик пообещал.

«Земляк» заглянул в глаза, сказал медленно:

— А ты… правда… прощаешь?

— Правда, правда…

— Ишь ты… — прошептал тот, отворачиваясь. — А мне-то как дальше-то…

Укладываясь рядом с Долгор, Жорик привычно взглянул в маленькое окно: звезд не было. «Оёяа-а…» — вздохнула старуха.

— Далеко еще?

— Не волнуйтесь, эжы. Немного осталось. Здесь была война.

— Слышала… Сил мало…

— Люди помогут, — он погладил ее волосы.

— Да, да… Боюсь только — умру раньше…

Жорик закусил губу. Ему захотелось сказать ласковые ободряющие слова. Таких слов не было.

Он долго не мог уснуть, ворочался, скрипя продавленными пружинами, прислушивался к легкому, невесомому дыханию старухи.

Юркий, обдутый всеми ветрами автобус местного значения, натужно буксуя, одолел подъем — впереди, подслеповато блеснув окошками, зачернели избы. «Березняки»! — весело крикнул за перегородкой шофер. Берез-то как раз и не было. Прижавшись щекой к холодному стеклу, Долгор поразилась, как похоже это село на Тангут. Та же речка, вроде бы Сутайка, заворачивающая свой хрустальный бег к ельчатому островку, что непокорно темнел посреди снежного моря. Гладкие голубые сопки, поля — белые, без единой точечки, как бы взмывающие к белому же, чуть подрумяненному на востоке, небу. Те же сизые дымки над крышами, та же ферма, желтеющая на окраине… Долгор невольно с колотящимся сердцем стала высматривать свой дом неподалеку от сельсовета… И не могла найти.

Чем ближе подплывало село, тем очевиднее было — не то: и река шире, и колодезный журавль не в том месте, и избы сложены по-иному, внахлест…

Жорик клевал носом еще с полпути, когда на тракте сошла основная группа пассажиров. Кроме него в грязном от растаявшего снега салоне тряслось двое мужчин — некто в ватнике, лежащий ничком на заднем сиденье, и усатый сосед с измученным лицом.

«Березняки», — повторил сосед, но как-то кисло, презрительно. Мужчина в ватнике, не вставая, глухо выругался. Автобус бесшумно, как на лыжах, покатился вниз, шофер заорал песню, должно быть, предвкушая отдых на конечной остановке. Жорик стукнулся лбом о железный обод переднего сиденья, вскрикнул, непонимающе уставился в окно. Автобус на полном ходу влетел в село, покатил по пустынной улице, следом, заливаясь, погнались собаки.