Действительно, трудно досталось положение Константину Павловичу. Ради него ему всегда приходилось чем-то или кем-то жертвовать. Всегда он был один, потому что в других видел только соперников.
— Сейчас многое зависит от тебя, Сережа. Я прошу тебя помочь мне. Ты ведь всегда шел навстречу попавшим в беду…
Завалов нахмурился.
— Что от меня требуется?
— Ты можешь взять на себя большую долю моей вины, если скроешь, что пилотировал самолет я. Тогда и предпосылка не станет для меня такой тяжелой. Сделай это, Сережа, прошу тебя. Как друга прошу.
Завалов мельком взглянул на растерянное лицо Константина Павловича и почувствовал вдруг жалость к нему, жалость к человеку, взвалившему на себя непосильную ношу.
— Я никогда не забуду твою услугу, Сережа, — торопился заручиться согласием Воскресный. — Ты ведь умный человек, понимаешь, каково мне сейчас. А на твоей стороне такой авторитет. До сих пор ни одного замечания. Сам факт моего присутствия снимает с тебя полвины. А если узнают, что во всем виноват я, — меня ждет катастрофа. У меня отнимут все, отнимут мое будущее. Или ты хочешь этого? — приглушенно спросил он.
— Ладно, Воскресный, договорились, — буркнул Завалов. — Говори, что садил я.
Невысокий черноволосый полковник отложил в сторону командный микрофон и, не вставая, принял доклад о прибытии.
— Самолет сломали? — устало спросил он.
— Никаких повреждений, — ответил Воскресный с подъемом.
— Хорошо, — вздохнул полковник. — Подождите моего вызова у дежурного по связи.
Через полчаса командир полка вызвал их к себе.
— Ну, рассказывайте, как это случилось?
— Прозевал с торможением, — коротко ответил Завалов.
— Понадеялся на Завалова, — потупился Константин Павлович.
Такого оборота дела командир полка не ожидал. Он оценивающе смотрел на летчиков. Было заметно, как к его лицу подступает кровь, сходятся в жестокую складку брови. Ему, видимо, стоило немалых усилий сдержать себя. Но решение полковника было неожиданным.
— Завтра соберу методический совет и буду предлагать заменять вас местами, — хмуро оказал он.
Воскресный пытался что-то сказать полковнику, но тот только махнул рукой, что означало «можете идти», и отвернулся к командному пульту.
Пилоты вышли и молча закурили. Никто из них не знал, что, пока они ждали вызова, руководитель полетов прослушал запись самолетного магнитофона и на ней отчетливый голос Воскресного: «Дай, Сереж, я этот круг сделаю!» А чуть позже — благоразумное решение Завалова: «Не надо, командир, лучше по прямой!»
За облаками среднего яруса
— Папа, а ты катапультировался?
— Да, приходилось.
— Сколько раз?
— Дважды.
— Всего-о-о?
— А ты знаешь, сын, что такое катапультироваться?
Из разговора.
Кабина горела. Высота полета — огромная. За бортом ледяной поток, температура ниже минус полсотни. Весь обзор его из кабины — через два окошка величиной с розетку. Одно — над головой, через него Сан Саныч — штурман-оператор лейтенант Брайко — видел кусочек фиолетового от большой высоты неба, другое — внизу, в люке. Там, далеко внизу, ослепительной белизны первого снега бескрайние облака среднего яруса.
Его кабину называли «темной», а самого хозяина «Черным оператором». «Не король, а на троне» — со своего катапультного кресла Сан Саныч мог достать, даже не наклоняясь, любой переключатель. Экономно были рассчитаны его габариты.
Едва только задымился передатчик, кабину сразу заволокло, в ней стало, как бывает, наверное, в тесном дымоходе. Сап Саныч ориентировался теперь только на ощупь. Впрочем, от дыма глаза защищены плотными выпуклыми очками, делавшими его похожим на муху, а маска обеспечивала чистый кислород.
В принципе, при пожаре в кабине оператор имел полное право самостоятельно, без команды покидать самолет, но пока ничего опасного не было, и Сан Санычу такой выход казался совсем неприемлемым. Тем более, уже возвращались домой, до аэродрома оставалось лететь — около двух часов.
В наушниках шлемофона стоял сплошной гомон. Каждый член экипажа считал свой совет самым важным, все говорили разом, и Сан Саныч ничего не понимал.
— А ну прекратить! Всем молчать! — крикнул командир корабля капитан Семенов.
Обычно добродушный, отзывчивый на шутку, командир в ответственные минуты становился строгим. На его открытом широкоскулом лице между светлыми бровями пролегла складка сосредоточенности.
Читать дальше