Михаил Жигжитов: Тропа Самагира

— Смотри, бабай, какая у нас девочка! — показала свою ношу и весело рассмеялась.

Оська первый раз услышал ее смех и впервые увидел ее счастливой. Раскрасневшаяся, возбужденная Чимита была очень хороша.

— Э-э, сынок, добрая примета! В пути тебе обязательно улыбнется счастье.

— Спасибо, бабай, я пойду собираться.

— Сиди, баить будем, не спеши.

Чимита взяла новенькие рукавицы и протянула их Оське.

— Возьми, твои-то совсем прохудились, пальцы растеряешь по тайге.

Старый эмчи-бабай одобрительно крякнул.

— Вот-вот, дочка, жалей Оську, он добрый сосед.

У Оськи впервые в жизни приятно зашлось сердце.

Рано утром Оська увязал понягу.

— Выпятилась, как брюхата баба, белок много в нее наклал. А толку-то в том? Лучше б пару добрых собольков положил за пазуху, легче идти и денег больше получишь, — ворчал охотник.

Заглянул к соседу.

— Пришел трубку выкурить перед дорогой. Кто дома есть?

В темном углу раздался кашель, кто-то закопошился.

— Амар сайн, бабай.

— Мэндэ, мэндэ, хубун! Проходи, садись.

Молча закурили.

— Дальний путь-то у тебя?

— Однако, не меньше гусиного перелета.

— Ха, зачем охотнику по грязным дорогам мозолить ноги?..

— Дело есть. Так надо.

Старик тяжело вздохнул, низко опустив седую голову.

Оське стало не по себе.

— Не печалься, бабай, к пантовке вернусь.

— Будем ждать. Да поможет тебе бурхан.

— Спросить хочу, бабай, чо купить вам?

— Э-э, сынок, мне вроде бы уже ничего не надо… Чимиту вон спроси…

— Мне?.. Нет, нет, не покупай… Денег у нас нет, — сказала вошедшая Чимита.

Распрощался скупо. Легко зашагал к ущелью Семи Волков.

«Надо у бабая спросить, почему такое название дали», — подумал Оська. — Наверно, драка была тут. Погиб кто слабее. Волки погибли: воровали скотину у Чимиты. Она их и ухлопала, — вслух сказал Оська и больше не думал о Семи Волках.

Оськиным рукам было непривычно тепло. Даже жарко. Он снял новенькие рукавички — подарок Чимиты — и на ходу разглядывал их.

«Возьми, твои-то совсем прохудились, пальцы растеряешь по тайге», — снова послышался ему ее голос.

При этом воспоминании грубая душа Одинокого Волка сладко наполнилась солнечным жаром. Сердце хотело вырваться напрочь, улететь на легких крыльях. От этого непривычного чувства Оська остановился. Огляделся: то самое место, откуда он не так уж давно хотел пристрелить Чимиту. Он усмехнулся: «Во, как непонятно: то собирался убить, то хоть беги к ней…»

Оська посмотрел на гриву. Там курчавится дымок. А может, и в самом деле вернуться?

Бесшумно подлетела сойка, уселась на ветке ольхи и посмотрела на Оську круглым глазом.

— Слухай, сойка, пошто Оськино сердце горит огнем а?

— Спроси у Чимиты! — рассмеялась сойка и улетела к Духмяной, где на большом лугу паслись овцы и коровы.

— Ладно, оставайтесь… Скоро вернусь, — сказал Оська Духмяной. И пошел вниз по ущелью.

В самом узком месте знакомый завал, где он провел бессонную ночь после выстрела Чимиты. Оське почудилось, что ущелье ощерилось в язвительной улыбке.

— А чо лыбишься-то? Я же не знал, кто стреляет, одёжа-то парнячья на ней, — оправдывается Оська перед угрюмым ущельем, перед Духмяной, которая громко ругает камни, что мешают ее течению. С разбегу пинает их, а те упрямо молчат, не шевелятся. Речка ревет, перепрыгивает через них, скачет с камня на камень, а то и в сторону кинется. «Вжиг! Вжиг! Вжиг!» — стремится вперед и вперед.

Оська все это видит и слышит, потому что он хамниган — лесной человек, и вся окружающая его природа для него живая и умная. Вот почему и вечный разговор у него с деревьями, с рекой, с огнем, со зверями и птицами. Без этого он бы разучился говорить, мыслить, одичал от длительного пребывания средь этой громады леса, где одинокий человек всегда лишь песчинка, ничуть не больше.

Для Оськи они все живые существа, равные с ним по достоинству, вот он и бережет природу: никогда не пустит пожара, никогда не срубит без нужды дерева, никогда без надобности, ради развлечения или жадности, не убьет зверя.

Оська считает, что над ними есть духи-хозяева, которые защищают их и скупо отпускают на долю охотника зверей. Потому и клянчит он у духов-хозяев зверей, подает им приношения — брызгает спирт, бросает кусочки мяса и жира. Чем богат, тем и делится.

— В счастии пребывать тебе, Баян-Ула! Я пошел к купцу промыслишко свое сбыть. Потом пойду искать дорогу к Ленину. Путь мой дальний, пожелай мне счастья в пути, — поклонился Оська и пошел не оглядываясь.