Пётр Губанов - Пробуждение

Запершись в салоне вдвоем со старшим офицером, Остен-Сакен тщательно подбирал членов суда особого присутствия.

— Председателем предлагаю Соловьева, — говорил Корнев, вытирая платком потную лысину.

— Я лично полагаю, военный суд следует возглавить вам, Алексей Поликарпович, — вежливо подсказал Остен-Сакен. — Это серьезно и важно. Считаю, что лишь офицер, умудренный жизненным и служебным опытом, способен выполнить эту трудную роль.

— Благодарю за честь, Андрей Вилимович, но позволят ли мне мои служебные дела?

— Полагаю, позволят. А вашим помощником станет лейтенант Соловьев.

— Кто еще из господ офицеров будет в составе суда? — спросил старший офицер.

— Лейтенант Вурстер.

Остен-Сакен неторопливо загибал пальцы на левой руке.

— И?..

— Назначьте еще прапорщика по адмиралтейству Яхонтова, — ответил не сразу капитан первого ранга. — Молод, правда, и либеральным душком от него за версту попахивает. Но думаю, в самый раз ему будет эта задача. Она закалит его и кое-чему научит. Приказ о дознании составлен вами?

— Да, Андрей Вилимович.

— Покажите.

Корнев достал из внутреннего кармана кителя лист бумаги, протянул командиру. Тот надел очки и стал читать.

«Приказ командира отряда особого назначения. 10 марта 1917 года, порт Гонконг, крейсер «Печенга».

Из устных показаний надежных нижних чинов усматривается, что машинный унтер-офицер Крылов, артиллерийский кондуктор Авилов и минно-торпедный содержатель Шумилин составили заговор, подстрекая и подговаривая к неповиновению начальникам нижних чинов своих рот и команд, т. е. совершили противозаконные деяния, предусмотренные ст. 110 п. 1 Свода морских установлений, а посему на основании 1087-й статьи книги 18-й назначаю военную комиссию для разбора состава преступления.

Команду крейсера предупредить, что за малейшую попытку неповиновения виновные будут безо всякого снисхождения караться.

Приказ объявить во всех ротах и командах, прочтя также тексты поименованных выше статей Свода морских установлений. Командир крейсера «Печенга» и отряда особого назначения…»

Начальник караула арестовал Авилова, когда тот замерял гигрометром влажность воздуха в пороховом погребе. Ошеломленного внезапным арестом кондуктора отвели в карцер. Зловеще загремела железная дверь. Лязгнул засов.

Полумрак и тишина в карцере. Авилову вдруг показалось, будто очутился под колоколом, который опускали прежде в воду для ремонтных работ под днищем судна. «Кто-то выдал! — обожгла его мысль. — Какова опасность для остальных?! Где Крылов и Шумилин? Сидят ли, как я, под арестом или на воле?.. Где остальные?»

Крылова заперли в пустом канатном ящике. Возле входного люка выставили часового. Арестовали его в машинном отделении, в присутствии вахтенных машинистов.

«Что случилось? Какой удар нанесен подполью на крейсере?» — думал Крылов.

В канатном ящике было холодно и сыро. В спертом воздухе висел застоявшийся запах красок, ветоши и тросов.

Крылов пытался убедить себя, что произошло недоразумение. «Осторожный барон, наверно, приказал взять меня под арест по подозрению», — думал он. Это было бы куда легче, чем провал на крейсере и арест всех членов судового комитета. Крылов вспоминал разговоры с судкомовцами, сопоставлял отдельные факты, взвешивал последние события. Выходило, что у начальства не должно быть никаких улик. Казалось, все предусмотрено, чтобы ничто не просочилось из нижних матросских и служебных помещений в верхние офицерские каюты.

«Неужели кто-нибудь из нас допустил промах?»

Шумилин находился в это время на берегу. Дежурный по крейсеру встретил его возле трапа, когда тот возвращался из увольнения.

— Прямо с бала да в карцер! — усмехнулся он и приказал взять его под арест.

Вечером, после спуска флага, дежурный по кораблю зачитал команде приказ об аресте и привлечении к суду троих заговорщиков и составе суда особого присутствия. Корабельный писарь раскрыл толстую книгу в кожаном переплете — Свод морских установлений. Прочитал тексты указанных в приказе нескольких статей.

Из казуистических фраз Свода военно-судных установлений матросы мало что разобрали, кроме слов «смертная казнь через расстреляние».

Замерли разом две матросские шеренги на верхней палубе.

Глухой и протяжный вздох прозвучал в наступившей тишине.

— Разойтись! Подвахтенные вниз!

Тревожно засвистели боцманские дудки.

Первое, что пришло в голову Яхонтову, когда его известили о назначении в состав военно-судной комиссии, было отказаться от участия в ее работе. Но на военном корабле не говорят «не желаю» или «не могу». Ответ на любое приказание начальника мог быть только один: «Слушаюсь!»