Михаил Алексеев - Большевики

На Большой площади перед Советом собрались толпы жителей местечка и ближайших сел. Все они были разодеты по праздничному. Уже близилось к полудню, и солнце ослепительно заливало ярким светом ветхую церковку в стороне, за железной решеткою, маленькие приземистые домики с подслеповатыми окнами, местами с закрытыми ставнями. Среди волнующихся тысяч голов виднелись степенные седовласые седобородые лица стариков и цветные платки женщин. Среди взрослых бегали ребятишки, белобрысые и голосистые. На голубом небе ни облачка.

На балконе дома Совета, откуда всегда говорились речи, стояли штабные товарищи и уцелевшие члены Совета.

Целый десяток красных флагов свисал с перил балкона вниз к толпе. Большой красный стяг развевался под крышей.

— Начинаем? — спросил член ревсовета у Борина.

Это был высокий стройный человек, восточного типа в солдатском костюме.

— Начнем, — согласился Борин. Осмотрел толпу и начал: «Товарищи и граждане, внимание». — Голос его потонул в уличном шуме, но ближние придвинулись к балкону, остальные за ними, и понемногу площадь затихла.

— Товарищи–крестьяне, — прокричал член реввоенсовета. — Митинг в честь побед красного оружия и освобождения местечка объявляю открытым.

Площадь молчала.

— Слово от имени партизанского отряда, освободившего местечко от белых, предоставляю начальнику его, т. е. военкому, товарищу Борину!

— Просим, просим, — раздались из толпы несколько десятков голосов, принадлежавших красноармейцам и партизанам отряда.

Борин подошел к перилам балкона. Кто–то крикнул «ура»! Этот крик подхватили сразу тысячи голосов и площадь вновь замолкла.

«Товарищи–крестьяне, — начал Борин, опираясь руками о перила балкона и наклоняясь над толпою. — Прежде всего мы должны вспомнить о тех, кто своей жизнью пожертвовал за ваше освобождение от царских генералов, кого мы еще вчера имели в своих рядах живыми. Товарищи, обнажим наши головы перед теми, кто отдал все что мог трудовому народу, даже свою жизнь».

Многие на площади, до тех пор стоявшие в шапках и картузах, сняли их и уже больше не одевали.

«Товарищи, — продолжал Борин. — Они не только отдали свои жизни делу вашего раскрепощения. Нет, они в тяжелых мучениях отдали их вам. И целые тысячи, десятки и сотни тысяч самых лучших из вас, из рабочего класса, гибли и гибнут в смертельном бою с нашими врагами. Товарищи, не забывайте о них. Никогда не забывайте, какие бы лишения вам ни приходилось переносить. Пусть всегда перед вашими глазами будут эти дорогие нам тени павших борцов. Товарищи, труден наш путь! Еще многие лягут на этой дороге — но мы победим, победа за нами.

Вот вы, трудовое крестьянство, пом…» — Борин внезапно оборвал свою речь. Все, кто был на балконе, хлынули к перилам. Над площадью оттуда–то сверху трещала дробь пулемета. Толпа на площади шарахнулась в разные стороны, давя и опрокидывая все на пути.

— Провокация! — закричал член реввоенсовета Борину.

— Стреляют с колокольни в церкви, — крикнул командир, перемахнул через балкон на площадь и с четырьмя красноармейцами побежал наискось через площадь к церковке. Там он скрылся за оградой.

Вдруг Борин заметил в толпе девочку лет семи, стоявшую неподалеку от балкона. Прямо на нее бежала часть толпы, обезумевшая от выстрелов. Борин быстро перепрыгнул через перила на площадь. Никто из окружавших его не успели ничего предпринять. Все на балконе замерли в ожидании. Вот Борин подбежал к ребенку… Он доверчиво протянул ему ручонки… Борин наклонился к нему и вдруг… общий крик ужаса вырвался из груди всех. Из толпы выбежала фигура, в военном, без фуражки, с револьвером в руке. Она на бегу выстрелила три раза в упор в Борина. Борин схватился за грудь и упал возле спасенного ребенка. Толпа схватила убийцу. А пулемет к тому времени перестал стрелять.

— Петенька, милый, родной! — то шептала, то кричала Феня, прижимая бледную голову Борина к груди. Его отнимали у нее.

— Перевязка, — говорил Федор.

— Нужна перевязка, — кричал и Михеев. Но Феня была близка к обмороку.

— Нет, нет, — отстраняла она их и снова прижимала голову Борину к своей груди.

Борин открыл глаза. Осмотрелся кругом. Отстранил слабой рукою фельдшера.

— Не нужно… я умру… кто он… — Борин опять закрыл глаза. Наконец, Феню отвели в сторону, а Борина быстро унесли в здание Совета. Осмотрели и перевязали рану.

— Десять — двенадцать минут жизни, — прошептал фельдшер Федору. Лицо Федора окаменело. У члена реввоенсовета на глазах слезы. Федор постоял немного, как бы в раздумьи, затем выбежал из комнаты, рыдая навзрыд. Остальные стояли у изголовья раненного. Вдруг Борин вздрогнул и замер. Через секунду раздался голос фельшера: «он мертв…»