Владимир Бахметьев - Железная трава

Сидели с минуту молча люди, отененные близкой тучей. Столы, гора подушек на кованом сундуке, темные, старого письма иконы в углу, казалось, ожили и притаились до поры, выжидая, что будет впредь.

— Ты, Епифан, божий гнев нам накликал, — сказал Павел, не глядя на старика.

— Божье дело, милай, божье…

Вошел промокший Анисим. Мерный, тягучий шум дождя ворвался за ним. Повеяло знойной, отдувающейся под ливнем, землей.

— О-т так дожжок! — обронил, встряхиваясь, хозяин.

Жилистый и долгий, белый с ног до головы, похожий обликом на апостола, принялся он креститься, истово вытянув пальцы. Потом, чуть-чуть сощурив глаза, оглядел всех и нежданно твердым, молодым голосом молвил невестке:

— Анна! Забыла?!.

— Чо, батюшка? — метнулась к нему молодуха.

— Чо, чо… Свечу затепли! Вон чего на дворе-те…

— Головушка горькая… Запамятовала!..

Епифан поднялся навстречу.

— О! Никак гость?.. — сказал Анисим.

— Гость, родимый, гость!.. — запел старик. — Сынок-от твой, дай ему боже, принял…

— Отдыхай, коли во имя господне…

Как был в мокрой рубахе, присел Анисим у стола, помолчал, спросил:

— Откуда, брат, будешь?

— Я-то? — вскинулся Епифан. — Издалечка, родненький, издалечка… Брожу вот, белый свет гляжу… Ох-хи-хо!..

— Странствуешь?..

— Да как сказать… И странствую и дельце есть…

— Дело?.. Свят-свят-свят…

В грохоте удара не было слышно Епифана. Только видно было, как бороденка шевелилась. Бледный язычок свечи у икон дрогнул, распух, закраснелся.

Ливень повернул вместе с ветром и теперь хлестал в самые стекла, размазывая по ним глину.

— Пойдем не то в горницу, — позвал Анисим гостя. — Посидим.

— Строго вы туто живете, — сказал Епифан, опускаясь на табурет и оглядывая горенку. — Строгость во всем. Даже китайской травкой не балуетесь…

— Вера наша… как те?..

— Епифан, родной…

— Вера, Епифаний, така наша!.. — подбираясь, произнес хозяин. — Вера наша старая…

— Вера — оно, конешно… — Епифан опустил глаза. — А только правду сказать, и веру не всякому блюсти дадено…

— Вера всем человекам закон!..

— Закон-то закон, да вить и закон в меру сил исполняем… Ох-хо-хо! Иной бы и рад в рай, а средствов не хватает…

— Ой, не годится так!..

Хозяин не спеша разгладил бороду.

— Я вот чо скажу тебе… Охота послушать, Епифаний?

— Как сказать… — нерешительно отозвался гость и поднялся на ноги. — Полежал бы я с дороги, побаловал бы старые кости…

— И то ладно… С пути отдохнуть баско!.. — согласился Анисим. — Ступай, брат, ужо Василий, младший мой, в бане устроит тебя…

Оставшись один в предбаннике, Епифан разостлал зипунишко, скрутил цыгарку и лег.

— Староверы, значит, — сказал он вслух, затягиваясь горьким дымком. — Ничего… Нам это все едино!..

Ощерил в улыбке жухлые зубы.

— При таком добре всякая вера хороша!

Уснул Епифан скоро и сразу поднял храп на весь бирюковский двор.

И пока спал, весть о том, что пришел в Заволок неведомый человек, разнеслась по всем избам.

Кто он, этот пришелец? Уж не из Ползуновой ли?..

Еще только надувало золотом небесный парус, а со двора подымались уже голоса хозяек, совсем как клекот наседок.

Напряг Павел, потягиваясь, широкую грудь, ровно кедровище погнул. По тому, как весело чивиликали у застрехи воробьи, сразу почуял: утро разгорается погожее.

Непочатые силы хмелем наполняли голову. Дыбились, табунились мысли: о заимке, заново слаженной, о новом приплоде в отаре, о Сеньке-стригунке… Такой будет конь — под князя впору!

И вдруг зачадило на душе у Павла:

«Странник энтот… Епифан!..»

Вспомнил, повел желваками скул.

«Каков-таков человек, зачем, чего ему надо?..»

Пришел незваный, непрошеный и хоть бы слово — зачем пришел. Уж не из Ползуновой ли?..

Ох, это Ползуново… Жили издавна беспоповцы там, семьи степенные, стародавние. Павел и жену себе оттуда взял. Добротно жили люди. И вот пришли-явились издалека навозники, лапотники, вшивцы. Налетели, как саранча, уселись, вцепились и ну — сосать!.. В три годочка все к рукам прибрали… Раздобрели, всю сласть у земли забрали, старосту из своих поставили. Поплевывают на старожилов, насмехаются: и пахота не так, и избы не по-ихнему!.. Начали стародавние семьи, кто куда, в разные стороны расползаться… Одни — на Катанду, другие — в Бухтарму: подальше от дьявольского семени, от водки, от табаку, от попов-выжиг… Пропал куток!..

Вышел Павел, шлепая босыми ногами, на крылечко. Покричал засыревшим голосом: