Борис Горбатов - Собрание сочинений в четырех томах. 4 том.

Но в это время широко распахнулась дверь, и в ней появилась высокая фигура в сером плаще и кепке, надвинутой на самый нос. Она появилась так внезапно, так неожиданно, что Верочка даже вскрикнула и закрыла лицо руками. Ей показалось, что в комнату влетела большая беспокойная серая птица.

— Смотри! — удивленно закричал Виктор. — Светличный! Ты?

— Нет. Не я. — спокойно ответил Светличный и поставил свой чемодан на пол. — Здравствуйте, дядя Онисим! А вы все еще тут, ребята? — спросил он, снимая плащ и вешая его на гвоздь у двери. — Пора уже вешалки завести, дядя Онисим!

— От! Приехала-таки моя самокритика! — засмеялся комендант. — Да ты хочь покажись: какой ты? — Он легонько покружил парня и оттолкнул от себя. — Скелет! На поправку приехал?

— Нет. На практику.

Они все были обрадованы и даже растроганы неожиданной встречей, но ни поцелуев, ни объятий, ни даже шумных, восторженных восклицаний не было, словно и долгой разлуки не было. Шахтер и радость, и опасность, и даже самую смерть — все встречает грубоватой шуткой, и только.

Верочка, смущенная появлением Светличного, хотела незаметно скрыться: она боялась быть лишней при встрече друзей. Она уже юркнула к двери, но тут ее остановил дядя Онисим:

— Э, нет! Стоп, дочка!.. Дело есть. — Он обернулся ко всем и грозно скомандовал, так, словно был комендантом не общежития, а крепости или гарнизона. За эти пять лет старик уже вошел во вкус своей «власти». — Значит, так, хлопцы, команда будет такая: всем смирно сидеть на месте и ждать. А мы — мигом! А ну, дочка, шагом марш за мной! — И он шумно вышел.

— Бушует старик! — усмехнулся ему вслед Светличный. — А клопов он вывел? — Светличный присел на конку к Андрею, и тому показалось, что вообще никакой разлуки не было: снова с ними их старый комсорг. Сейчас он сурово спросит: «А как у тебя дело с нормой, товарищ? Выполнил?» Но теперь Андрею этот вопрос не страшен!

Но Светличный спросил:

— Так вы все еще тут, ребята?

— А где ж нам быть?

— А я думал — вы поумнели. Учиться пошли.

— Не всем же учиться! — насмешливо сказал Виктор. — Кому-то надо и уголек добывать. А ты, Федор, действительно интеллигентом стал. Ишь какой дохлый! Очки еще не носишь? А шляпу?

— Сам ты шляпа! Я тебя в тридцатый раз спрашиваю: почему не учишься?

— Куда нам! Мы люди темные!

— Да учимся же и мы, — вмешался Андрей. — Зачем зря говорить? В вечернем техникуме учимся.

— А-а! Поумнели-таки, — обрадовался Светличный. — Ну, рассказывайте, как живете, что делаете...

Вернулись дядя Онисим и Вера. Принесли вина, закуску. Дядя Онисим сразу же засуетился у стола.

— Эй, Вера, дочка! — командовал он. — Давай чистую скатерть! Цветы давай! Какой гость у нас! Дорогой гость! — Он умильно посмотрел на Светличного и всплеснул руками. — Смотри! Вернулся-таки! — воскликнул он, словно только теперь дошло до его сознания, что Светличный вернулся. — А? На шахту вернулся! Ну, дорогой!..

— А куда ж мне еще деваться, дядя Онисим? — засмеялся Светличный.

— Некуда! Верно! Ах, золотые твои слова, умница! Нам от шахты, ребята, ни шагу! А она наша и кормилица и поилица, — привычной скороговоркой произнес он, но голос его стал почтительно-нежным, как всегда, когда говорил он о шахте. — Выпьем за нее, деточки! — попросил он. — Уважительно выпьем!

Они чокнулись и выпили. Вере тоже налили, она закраснелась вся, но не посмела отказаться и чуть пригубила.

— Ну, как там город Сталино? Живет? — спросил дядя Онисим, нюхая черную корочку. — Я ж его еще Юзовкой помню...

— Не узнаешь ты Юзовку, дядя Онисим! Уже не Юзовка — столица!

— Да-а? Ишь ты!.. Люди стареют, а города молодеют, как это теперь понимать, а? — Он засмеялся.

— А у вас как дела? — в свою очередь, спросил Светличный. — Слыхал: гремит наша «Мария»!

— Еще как! — воскликнул дядя Онисим. — Звезда над копром у нас теперь не потухает!

— Гремим! — сказал Виктор. — Как пустая бочка. — Он взял огурец и, разрезав его пополам, стал круто солить. — Так и гремим! — повторил он уже сердито.

Светличный внимательно посмотрел на него. Сколько лет они не виделись? Четыре года. Говорят, при встрече старые друзья прежде всего ищут в товарище прежние, дорогие черты, то, что и было любимо. Это неверно. Первый при встрече взгляд всегда острый и недоверчивый: а ну, что нового появилось в моем друге? Да и друг ли он еще? А уж потом с восторгом или сожалением узнают старые черты в новом, чужом человеке.

Светличный весь вечер придирчиво приглядывался к Виктору и Андрею. Прищурив глаза и обхватив длинными руками колено, чуть покачиваясь, он смотрел и слушал, как раскрываются перед ним ребята — туго, со скрипом, будто нехотя, и не хотел торопить их. Он узнавал в Викторе старую и милую ему горячность, резкость, а в Андрее знакомое медлительное упорство и этот смешной соломенный хохолок над упрямым лбом!.. Он узнавал их и не узнавал. Как они выросли! Уже не те робкие ребята, что были пять лет назад. И походка стала тверже. Тяжело ступают по половицам, стон стоит в ветхом общежитии дяди Онисима от их шагов. И глаза прищурились; больше нет в них ребячьего удивления, есть опыт. Да и то сказать — пять лет в темном забое при свете блендочки, — тут любые глаза станут мудрыми, как у совы. Да, выросли, выросли, черти! Возмужали! И, кажется, поумнели, а?..