Борис Горбатов - Собрание сочинений в четырех томах. 4 том.

На первых порах он затесался в толпу горных чиновников ЦПКП [5] Центральное правление каменноугольной промышленности. — стал служить в каком-то секторе какого-то подотдела. Он долго считал это место временным, — никто ведь не будет полагать жилищем случайный шалаш во время грозы, — и он жил в своем подотделе, как в шалаше, отсиживался, чистил перышки для грядущих полетов да изредка тревожно высовывал на волю свой птичий клюв: не прояснилось ли уже, не успокоилось ли?..

Он и сам не заметил, как привык к своему убежищу. И все вокруг привыкли, что он занимает именно это место, а другого занимать и не может. Однажды Посвитный спохватился, да было поздно. Его однокашники давно уж ушли вперед, стали инженерами, иные даже доцентами и профессорами; он один оставался штейгером-недоучкой.

Все-таки он предпринял судорожную попытку взлететь и для этого приложил все свои таланты особого рода. Но они один уже не могли помочь ему: к ним надо было бы еще диплом инженера или по крайней мере опыт долголетней работы на шахтах. Ни того, ни другого у Посвитного не было. У постаревшего птенца не оказалось крыльев.

Даже шахтинское дело, в котором Посвитный запачкан не был, не послужило ему для выдвижения. Вредителей быстро заменили новые люди. Страна уже имела свою молодую техническую интеллигенцию. Посвитный, разумеется, не принадлежал к ней. Не принадлежал он и к старой интеллигенции. Он был просто маленький служащий вечно реорганизующегося главка. От долголетнего прозябания в канцеляриях из него окончательно выветрились черты горняка. Теперь он был только конторщик — в длинной толстовке и потертых штанах.

— Не повезло, ах как обидно, не повезло! — оскорбленно сокрушался он. Но и тут себя не винил. Опять виноваты были люди, обстоятельства, время.

Как все неудачники, он был суеверен, верил в везение и невезение, в чет-нечет; в случай — счастливый или несчастный; и, как все завистники, ни в ком, кроме себя, ни талантов, ни знаний не признавал. Тогда-то и появилась у него манера, хихикая, издеваться над всем и вся, юродствовать, кривляться. Никогда нельзя было угадать, шутит он или обижает всерьез, и, ловко пользуясь этим камуфляжем, Посвитный осторожно, но едко язвил удачникам, сплетничал, наушничал, даже клеветал. Его стали избегать и побаиваться.

Но только, жаля других, больше всего мучился он сам. Никто и не подозревал, какие скорпионы копошатся в душе этого маленького Бонапарта из подотдела шахтного оборудования. Он сам тиранил себя зрелищем триумфа счастливчиков, ночей не спал из-за каждого нового назначения, во всяком удачнике видел личного своего врага. И все доискивался: да отчего же это, отчего на одних так я льется золотой дождь удачи, а его, Посвитного, обходят стороной? Да как же ты, голубчик мой, из грязи да прямо в князи? — зло хихикая и приятельски подмигивая и даже ласково трепля ладошкой по коленке, спрашивал он кого-нибудь из своих однокашников, спрашивал в той увертливой своей манере, за которую можно было и не обижаться на него, а можно — и дать по роже.

— Да ведь не прямо, не прямо, не сразу! — простодушно отвечал удачник. — Я ведь с сединой в висках, да с кучей детей на руках сел за институтскую парту. Стал инженером. Потом долго работал на шахте. Как видишь, не сразу. И ты бы мог!..

Но Посвитный только недоверчиво и ехидно посмеивался.

— Тетушка тебе ворожит, что ли? Или жена красавица? Ну, не завидую, не завидую — поздравляю!.. — а сам готов был лопнуть от зависти.

Размышляя над своей незадавшейся судьбой, он решил однажды, что все могло бы быть иначе, будь он коммунистом. Эта мысль сначала ошарашила, а потом восхитила его. «Ну, конечно, конечно же, вот она где закавыка! — воскликнул он, словно Архимед, нашедший, наконец, точку опоры. — Будь я партийным — ого-го!»

Эта мысль, явившись негаданно, теперь уже не оставляла его. Он обсасывал ее медленно, исподволь, на все лады. Принюхивался, приглядывался. И хотя большинство однокашников-удачников коммунистами не были, и хотя ливень удачи и славы равно падал и на партийных и на беспартийных, — Посвитный твердо уверил себя, что без партийного билета ходу в гору нет!

Стало быть, следовало обзавестись партийным билетом, раз уж инженерным дипломом не обзавелся.

Посвитный сознавал, что для этого ему придется круто переменить всю свою жизнь. И прежде всего — уйти из главка. В главке ему ни за что в партию не пролезть. Здесь его знали и не любили. Этого он не скрывал от себя. Он даже гордился этой нелюбовью. «Не любят потому, что боятся! Меня — маленького, безоружного, безвластного человечка — боятся! А кабы мне да власть в руки!»