Исаак Гольдберг - День разгорается

Когда Галя вышла на главную улицу, в обычный уличный шум ворвались новые звуки: веселые ребячьи голоса звенели какими-то возгласами. Неслись мальчишки с экстренным выпуском телеграмм и кричали:

— Кровавые погромы в Одессе, в Киеве, в Саратове!..

— Восстание в Кронштадте!..

— Финляндия восстала!..

Галя остановилась, перехватила мальчишку и купила у него телеграмму.

Жизнь оказывалась сложнее и запутанней, нежели это казалось Гале всего несколько дней назад.

У Матвея и Едены выдался свободный день.

— Вы бы сходили, проветрились по городу, Елена! — предложил Матвей.

Девушка в нерешительности раздумывала.

— Глотните вольного воздуху! — настаивал Матвей. — Вовсе нет никакой надобности вам сидеть безвыходно дома.

Елена оделась и пошла.

Когда она вышла за ворота и улица, от которой она отвыкла, встретила ее, смешное желание вернуться обратно охватило ее. Показалось, что на улице, в сутолоке уличного движения, все как-то враждебно и неприветливо насторожено, что у всех прохожих свое, прочное и уверенное дело, и только она одна, одинокая и затерянная, не знает своего места здесь и зря путается в толпе. Показалось, что прохожие с недоумением оглядываются на нее. Это еще больше смутило. Но Елена взяла себя в руки и пошла вперед.

На улицах было шумно. Жизнь казалась нормальной, беспечной и стремительной. Не было никаких признаков того, что только что окончилась забастовка, что недавно над улицами трещали выстрелы, что свершилось что-то огромное и неповторимое. Прохожие торопились по своим делам так же, как и месяц назад, извозчики ожидали на бирже седоков, уличные торговцы предлагали свой товар, а газетчики выкрикивали свежие новости. И только в том, какие новости выкрикивали газетчики и еще в белеющихся на заборах и на афишных витринах полусодранных прокламациях, вырывалось на улицу и властно кричало о себе это новое и неповторимое.

Елена украдкой взглянула на витрину, мимо которой проходила, и, узнав в половинке уцелевшей на стене прокламации свою работу, тихо улыбнулась.

С этой тихой улыбкой к девушке вернулась ее уверенность. Она стала приглядываться к окружающему, стала всматриваться в лица встречных. И тут она смущенно сообразила, что на нее поглядывают поблескивающими глазами мужчины и очень внимательно женщины. Боясь признаться себе самой, Елена сообразила, что эти взгляды имеют какое-то отношение к ее внешности и припомнила восхищенные слова близких женщин, которые в неудержимом порыве хорошей нежности говорили ей: «О, Лена, какая вы очаровательная!.. Какая милая!..» Она отгоняла от себя эти мысли, эти настроения, но улица вокруг нее излучала так много жизни, веселого шума и жизнерадостности, что Елена поддалась соблазну немного покрасоваться на людях и пошла по людной и оживленной стороне.

Стройные ноги ее отстукивали по примерзшей мостовой, голову она несла гордо, и сияли на ее щеках нежные румянцы, и тихо теплилась в глазах беспричинная радость. Она шла ощущая на себе взгляды любующихся ею людей, и были далеки от нее в то время и флигелек там, в глубине двора, и Матвей, и спрятанная типография и дело которым она жила и которому отдала она себя всю целиком.

Но наваждение длилось недолго. На ближайшем углу увидела Елена покосившуюся витрину и на ней в беспорядке наклеенные афиши, воззвания, приказы и среди афиш, воззваний, приказов — прокламацию — свою прокламацию! — и обожглась стыдом. Так обожглась, что даже оглянулась: не подглядел ли кто-нибудь ее слабость. И поторопилась вернуться обратно домой, к привычному, к самому главному, к тому, что было теперь для нее важнее всего.

Матвей встретил ее удивленно:

— Чего же вы этак скоро?

— Не захотелось много гулять... — уклончиво ответила она и прошла в комнату, где могла остаться одна. Позже она вышла к Матвею, притихшая и с затуманившимся взглядом. Матвей пристально посмотрел на нее и быстро отвел глаза. Он перелистывал какую-то книжку. Поглядывая украдкой на девушку, он отложил в сторону книжку, потянулся и с деланной шутливостью признался:

— А я, Елена, тут без вас побаловался беллетристикой. Попался мне Леонид Андреев. Путаник. Читали вы его «Бездну» и «В тумане»?

— Читала, — призналась Елена и подняла голову.

— Я так и знал! Этими рассказами у нас вся молодежь увлекается! Копается этот Леонид Андреев в самых, можно сказать, неприступных областях, возится зря со всякими тонкими «проблемами», а читатели глубокомысленно вздыхают, охают, умиляются «Ах, какой тонкий психолог! Ах, как это глубоко!..» Неужели и вы, Елена, поддались на приманку Андреева?