Исаак Гольдберг - День разгорается

— Выпустили листовку. Два карателя, вооруженные до зубов, расправляются с нами самым свирепым образом, а они листовочки расклеивают!.. Дела!

— А разве не нужны листовки, Павел? Что же делать?

— Нужно бороться другими средствами!.. Нужно... — Павел спохватился и замолчал.

После этого он вскоре собрался уходить. И снова его внезапно охватила нежность к сестре. Снова взял он ее за плечи и ласково прижал к себе и тихо несколько раз повторил:

— Ах, швестер! миленькая швестер моя!..

И уже у самых дверей посоветовал:

— И в самом деле, поехала бы ты поскорее к старику, швестер!.. Поезжай!..

Галя сжала его руку и взволнованно попросила:

— Поедем, Паша, вместе!..

Но он уже снова окаменел и, тряхнув ее руку, быстро вышел.

И Галя больше уже не видела его.

Тюрьма была переполнена. В камерах нехватало коек и нар, и некоторые заключенные вынуждены были спать на полу. Администрация вела себя вызывающе и грубо. Помощники смотрителя и надзиратели словно старались теперь наверстать упущенное. Прогулки заключенным давались недолгие, передач с воли не принимали, о свиданиях и думать нечего было. И с утра до поздней ночи арестованных водили на допрос в находящееся рядом с тюрьмою жандармское управление.

Антонов, Лебедев и Трофимов вернулись с очередного допроса в сильной тревоге. Их допрашивал Максимов, и из допроса они поняли, что им готовят серьезное дело. Окончательно они убедились в этом в тот день, когда их по требованию жандармов рассадили по разным камерам, чтобы они не могли друг с другом общаться.

Огородникова на допросе стращали каторгой, на него кричали. Но он угрюмо отмалчивался и смотрел на допрашивающего исподлобья.

С Самсоновым беседу на допросе повел тоже сам ротмистр.

Максимов встретил семинариста почти с приветливой улыбкой.

— Ну-с, пошалили? — осведомился он. — Можно теперь и за ум взяться?.. Давайте поговорим по душам.

Самсонов настороженно, исподлобья взглянул на жандарма: глаза ротмистра излучали мягчайшее добродушие.

— Мы хорошо понимаем, — продолжал ротмистр, — что молодежь, восприимчивая ко всяким возбужденным действиям, легко поддалась увещеваниям агитаторов и впуталась в беспорядки, в бунт... Ну-с... Вас ждет очень серьезное наказание. Но мы не изверги. Вы пошли за ловкими вожаками, поддались их словам. И от вас зависит облегчить свою участь, а, может быть, и совсем избегнуть наказания... Поймите, что все эти программы партийные, все эти требования — бессмысленны и нелепы. Правительство само идет навстречу разумным желаниям и нуждам народа. Государь император даровал манифестом величайшие милости. И теперь надо только честно работать и не делать беспорядков. И если вы за народ, то мы с вами можем легко договориться...

Речь ротмистра текла гладко, и голос продолжал быть нежным и ласковым. У Самсонова слегка кружилась голова. Он смутно начинал понимать, что ласковость и доброжелательность Максимова таят под собой какую-то гадость. Он хотел остановить, перебить ротмистра, но не мог.

— Конечно, легко можем!.. — продолжал ротмистр. — Вам стоит только немного помочь нам... Надо обезвредить этих людей, которые ловко и преступно обманывают народ, толкая его на необдуманные и гибельные поступки... Вот, например, даже теперь, когда мы приступили к внедрению порядка, появляются вот такие гадости... — Ротмистр взял со стола и показал Самсонову свежую листовку, заголовок которой кричал крупным шрифтом: «Долой палачей!» — Вам знакома эта прокламация? Нет?.. Ну-с. Надо выявить, где и кто ее изготовляет... Не могли бы вы мне это указать?

Светлые глаза Максимова, на мгновенье утратив всю свою нежность, впились в Самсонова. Семинарист тяжело вздохнул и густо покраснел. Ротмистру показалось, что он напал на верный след.

— Я даю вам честное слово офицера, — понизив голос, уверил он семинариста, — что все вами сказанное здесь не будет занесено в ваши показания, и никто, кроме меня, не будет знать... Даю слово!..

Самсонов вздрогнул и еще гуще покраснел.

— Уверяю вас, будьте совершенно спокойны! Назовите мне местонахождение подпольной типографии... И еще... где сейчас можно найти партийного работника под кличкой Старик... Он еще у вас именуется Сергеем Ивановичем... Ну-с?!

Окончательно поняв, что от него требует ротмистр, Самсонов с трудом передохнул и, нелепо взмахнув руками, беззвучно произнес:

— Я... не знаю... Я ничего не знаю...

— Неверно! — крикнул на него Максимов. — У нас имеются точные сведения, что вы в курсе партийных, эсдековских дел... Извольте говорить правду!