Исаак Гольдберг - День разгорается

— Ну, навряд ли! — возразил Огородников, озабоченно вслушиваясь в слова кума.

— А я так думаю, что опять выйдет заварушка!.. — настаивал Афанасий Иванович. — Был я у соседей третьего дня, люди ничего, тихие будто, баба его пирогами на базаре торгует... Так в ту пору двое каких-то городских у них сидели да наших спасских сколько-то. Меня-то не побоялись да при мне беседу свою продолжали. Всего я не слыхал, а одно понял: подбивают на буйство народ!.. Насчет солдат городские толковали, что скоро, значит, солдат по домам отпустят и прекратится бунт солдатский, а тогда и с жидами и с забастовщиками расправиться можно будет!..

— Скажи на милость! — покрутил головою Огородников. — Шевелятся!.. Не желают рабочему народу воли и хорошей жизни дать! Портют все! Ух, гады!

— Я думаю, — продолжал кум, — зайду-ка я к Силычу, оповещу его. Сдается мне, что поопасаться тебе, кум, надо бы!..

— А с чего же это?

— Да с того, что еще говорили они на счет замечаний всех, кто там на митингах да на собраниях бывает. Берут, слышь, на заметку, а потом, мол, время придет, так и садить в тюрьму да всяко наказывать будут!..

Огородников растерянно взглянул на кума, нахмурился, но, что-то вспомнив, покачал головой:

— Врут! Не удастся им это, Афанасий Иваныч. Народ дружно взялся. Куда им лезти!..

— Может и так... — недоверчиво согласился Афанасий Иванович. — Все может статься!..

Вечером Огородников рассказал о словах кума Самсонову.

Семинарист уже знал о том, что черносотенцы в городе зашевелились.

— Ничего, Силыч! — беспечно успокоил он Огородникова. — Мы им голову шибко высоко не дадим поднять!

— Все-таки шевелятся... — растерянно возразил Огородников. — Значит, неспроста...

Генерал Синицын, пытавшийся не сдавать своих позиций и не идти на большие уступки, попал в неловкое положение. Кругом в городе бушевали страсти, солдаты не признавали прежнего своего начальства, собирались на митинги, ходили по улицам с пением недозволенных песен, слушали агитаторов и становились час от часу все более дерзкими, а ему приходилось сидеть в своем временном штабе и чего-то ждать. А чтоб взбунтовавшиеся солдаты не посмели что-нибудь с ним сделать, держать под ружьем юнкеров и выставить у решетки артиллерию.

Губернатор волновался. И его власть существовала только на бумаге, по привычке. Никто его не слушался, никто с ним не считался. Даже жандармский полковник, который никогда раньше не предпринимал ничего более или менее важного, не посоветовавшись с его превосходительством, теперь избегал появляться в губернаторской квартире и действовал самостоятельно. Своевольничала и полиция. Она не исполняла своих прямых обязанностей: бывали дни, что у подъезда белого с колоннами дома не оказывалось дежурного околодочного и городового. Полиция где-то шныряла, что-то делала, чего-то ждала, на что-то надеялась.

— Базиль, — болезненно морщась и томно закатывая когда-то красивые глаза, недоумевала губернаторша, — я не понимаю, Базиль, что кругом происходит? Почему ты не проявишь своей власти? Зачем ты всех распустил и ничего не предпринимаешь?..

— Ах, матушка! — сердито тряс губернатор головой. — Ну, чего ты не понимаешь?.. Кругом и так скверно и омерзительно, а тут еще ты...

— Не понимаю... — не отставала губернаторша. — Решительно не понимаю... Прикажи действовать... Ну, там кого-нибудь арестуй, кого-нибудь отдай под суд...

Губернатор багровел, задыхался от негодования и молчал...

Губернатору однажды показалось, что все обернулось к лучшему и, наконец, скоро можно будет легко вздохнуть. Самый ловкий и самый услужливый чиновник особых поручений, Анатолий Петрович, пришел с известием, что в городе слава богу, начинается отрезвление, что благомыслящая часть населения вышла из бездействия.

— Ваше превосходительство, — радостно докладывал он в присутствии губернаторши, — революционеры и забастовщики скоро получат должный отпор. Создался союз честных, верующих и патриотически настроенных людей. Как вы изволите помнить, инициативная группа еще в самом начале беспорядков обращалась за содействием... Теперь эти смелые люди начали действовать. Извольте посмотреть, ваше превосходительство, какую газету уже выпустили!..

Губернатор взял газету, развернул, просмотрел, улыбнулся.

— «За родину и царя»... М-да... Прекрасно!.. Вот даже и не ожидал!.. Прекрасно!.. А я думал, мы тогда напрасно им субсидии отпустили... М-да...

— «За родину и царя», — вслух прочитала губернаторша заголовок. — Мне кажется, Базиль, надо было бы наоборот...