Леонид Пасенюк - Люди, горы, небо

Но что толку бередить себя воспоминаниями, когда нет уверенности в том, как скоро вообще закончится полевой сезон нынешнего года!

Шеф выглянул из палатки. Наплывал от студеной воды моросящий дождь.

Станислав тщился отстирать голубенькую поплиновую рубашку, на которой отпечатался узор пуловера.

К своему удивлению, шеф не обнаружил на рубашке пятен, когда Станислав повесил ее сушить.

— Чем же это вы ее оттерли?

— Пургеном, — засмеялся Станислав. — Пургеном из аптечки. Отлично отстирывает. Там, кажется, еще синестрол есть. Нужно попробовать синестролом.

— Откуда попал в нашу аптечку синестрол? Соли там, кстати, в таблетках нет?.. Презренного натрий–хлора?..

— Натрий–хлора нет, — ответил Станислав. — А синестрол — пожалуйста. Слушайте, шеф, куда это чуть свет улепетнул наш землепроходец и бузотер?

— Не знаю, — сказал шеф. — Видимо, бродит по окрестностям, что–то ищет.

— Золото ищет, — хмыкнул Станислав.

— Что ж. Иногда лучше искать золото, которого заведомо не найдешь, чем не искать ничего.

— …и найти вдруг золото.

— Что ж… Случается и так, — пожал плечами шеф. — Честь и хвала счастливчику!

Витька хотя бы что–то искал, чем–то был увлечен. Для шефа же остров являлся книгой, в которой все страницы давно вызубрены. В смысле геологическом остров для него загадок не представлял. Старая вулканическая развалюха! Вся трагическая нелепость обстоятельств, в которые их угораздило попасть, как раз и обуславливалась отсутствием настоящего дела. А то шеф и горюшка бы не знал.

Для него прожитый здесь месяц оказался совершенно непредвиденным отдыхом. Жаль, что он к нему заранее не подготовился. Хотя бы какую–нибудь беллетристику захватил с собой или шахматы. Ну, шахматы нужно будет из дерева вырезать, только и всего.

А между тем шеф едва ли помнил времена полного и безмятежного отдыха, кроме одного случая. Было это давно где–то на Северном Кавказе. Взяли они с женой (с «брусничкой») палатку, рюкзаки и ушли из города, в котором отдыхали у жениных родителей. Направились вверх по небольшой речке Псекупс, через редко стоящие адыгейские селения, до первой поляны на берегу, которая обоим пришлась бы по вкусу. Река текла тихо, вода была густо–зеленой, плыл по ней обильный вербный пух. Отойдя километров пятнадцать от города, остановились, энергично уничтожили обитавших близ берега серых гадюк и натянули палатку.

Началась библейски неторопливая жизнь. Вербы, густо поникшие в Псекупс ветвями, и впрямь походили на библейски курчавых кающихся старцев; не было ни скальных выходов, в которых нужно проследить условия залегания какой–нибудь кристаллической жилы, ни пестрых горизонтов, осыпающихся под ударами молотка, не приходилось долбить в мерзлой земле шурфы и закопушки. Если и была забота, так разве только ужение пескарей и плотвы.

С тех пор шеф не знал таких минут отвлеченности от всех забот, да уже и не искал их. Он вошел в ритм своей профессии, почувствовал настоящий вкус ее, полюбил поле и презрительно называл коллег, насиживающих в конторах мозоли на известном месте, «геморройными геологами».

В списке плановых работ, которые он должен был провести на Курилах, по милости этих «геморройных» деятелей значилось и такое, чем не к спеху заниматься, что могло и обождать. Оставалось мало времени для того, чтобы отстаивать свою правоту, подготовка к экспедиции шла полным ходом, и Юрий Викентьевич решил, что для виду сойдет, для виду и формально он сделает все необходимое по плану.

Тем более что много в плане дельного. Но втихую по–прежнему будет он заниматься фундаментом гряды, старой привязанностью, делом всей жизни…

Рухнули все замыслы этого года.

Задним числом стало обидно, что не доругался с Тырло–вым. Тырлов серьезный ученый, Юрий Викентьевич в последние месяцы изредка беседовал с ними вполне в духе взаимопонимания, но остался между ними неустранен–ный давний конфликт, — жаль, нужно было доругаться. Да, Тырлов мыслящая личность, но иногда в своих работах он приходит к выводам, которые были бы желательны для него, но почти и не обусловливаются исходным материалом. Это бывает. Иногда и серьезный ученый впадает в блажь.

А может, шеф попросту стареет, превращается в твердолобого консерватора? Не в состоянии охватить умом новых веяний в науке и в жизни? Да ну, ерунда, ему всего тридцать шесть, самый расцвет, пора самой интенсивной работы.

Тырлов, без спору, интересный мужчина, а вот жена у него истеричка и в науке — ноль. Но многие с ней соглашаются, поддакивают — все–таки жена руководителя.