Леонид Пасенюк - Люди, горы, небо

Позже он попал проездом в Южно — Сахалинск, с трудом отыскал нужную улицу где–то на задворках города. Жила Ольга в необычайно легком, потемневшем и покоробившемся от древности домике еще японской постройки, с выносными, вроде игрушечных бастиончиков, окнами по фасаду.

Дверь ему отворил белобрысый крутолобый мальчуган, лет, вероятно, десяти–одиннадцати — оказалось, сын. Ольга ничего ему не говорила про сына, это обидело Юрия Викентьевича, могла бы сказать…

У ее сына были редко поставленные широкие зубы, он без конца широко и восторженно улыбался, и что–то в нем удивительно к себе располагало.

— Так это вы и есть дядя Юрий Викентьевич?! — несколько раз изумленно переспросил он, ступая за ним по комнатам шаг в шаг. — Так это вы нам с мамой посылки присылали? И книжки — я их все прочитал.

— Между прочим, на тебя–то я и не рассчитывал, когда посылал их, — заметил Юрий Викентьевич.

— Ну что ж, не рассчитывали. Я все, что в доме есть, прочитал. Даже мамины — про эту самую… ихтиологию… про разведение мальков… про эмиграцию.

— Про миграцию, — сказал Юрий Викентьевич.

— Ну, пусть про миграцию… все равно интересно.

В двух недавно отремонтированных и свежепокрашенных комнатах было пустынно, гулко и прохладно. В одной стояла неприбранная кровать со скомканным пышным — семейным — одеялом, в другой — стол и два стула. На столе веером лежали школьные тетрадки.

Проследив за его взглядом, мальчуган — его звали Васькой — вздохнул:

— Мебелью еще не успели обзавестись. Ремонт был… Денег знаете сколько потратили?

Юрий Викентьевич не на шутку смутился, будто Васька в чем–то его упрекнул.

— Конечно, — пробормотал он, — ремонт. Такое дело…

Ему пришелся по душе этот рассудительный малец с весело растущими вразброд зубами. Он не умел ласкать детей и неловко погладил Ваську по голове.

В комнатах вместо дверей выдвигались светлые палевые ширмочки на японский манер, легкие притолоки и рамы в обильно застекленном окне, похожем на террасу, были сделаны из бамбука либо имитировали неошкуренное дерево. Все казалось таким хрупким, что и не коснись.

«Волшебный домик какой–то, — подумал Юрий Викентьевич с осуждением. — Обитель мадам Баттерфляй».

— Сейчас–то ничего, — угадав его мысли, пояснил Васька, — а зимой нам тут крепко достается.

Юрия Викентьевича изумила воздушность постройки, в которой жила Ольга, смутило обилие вроде бы и лишнего здесь света, повергла в уныние волглая прохлада комнат.

Одиночество накрепко угнездилось здесь.

Одинокие Васькины следы с чуть заметной рифленостыо подошв обозначились на ярко–красном полу. Одинокие тут и там валялись прямо на полу, у окна–террасы окурки, выкуренные до мятых, искусанных мундштуков. И хотя Юрий Викентьевич знал, что Ольга раньше не курила, у него ни на минуту не возникло подозрение, а не мужские ли это окурки. Нет, здесь курила женщина, которая постоянно была наедине с собой и сыном, и никому она не хотела нравиться, и никого–то она не опасалась, ничьего упрека, ничьей хулы, потому скомканные мундштуки равнодушно летели в угол, на пол в свежей краске и белели на нем кричаще. Мужчина не был бы так небрежен в присутствии женщины, он всегда нашел бы окурку подходящее место, на крайний случай, хотя бы в горшке с алоэ или геранью.

Женское позднее курево…

— Ну хорошо, — Юрий Викентьевич с усилием, крепко растер виски. — А где же мама, Васек?

— Она не придет сегодня. У нее вторая, ночная смена. Она ушла пораньше и сказала, что сегодня больше не придет. Но ведь вы дождетесь?

— В том–то и дело, что нет, Васек. Завтра в восемь утра уходит мой самолет, а мне еще нужно кое–что успеть сделать. Но ты вот что… ты скажи маме, пусть приезжает в аэропорт, если сможет. И вот возьми себе… — Он торопливо вынул бумажник. — Возьми на шоколад.

— Не‑е, — покачал головой Васек, — спасибо, дядя Юрий Викентьевич. Мама меня не похвалит за это.

— Но у меня можно… я ведь…

— Не‑е… Вот если придет мама…

— Ну что ж… тебе видней. Пока, брат!

Остаток ночи он промаялся в гостинице, а утром тщетно прождал Ольгу в аэропорту. Она не пришла.

«Могла бы прийти, — огорчился Юрий Викентьевич. — Может, она стыдится, что я застал ее… врасплох?»

Прошел год, как он был в Южно — Сахалинске.

Юрий Викентьевич намеревался осенью забрать Ольгу с Василием к себе. Не имело смысла оттягивать это решение. Правда, она не отвечала на письма. Но нужно понять Ольгу, понять эти ее жалкие окурки, эту душевную маету. Очевидно, она не верит в серьезность его намерений, что ж, Юрий Викентьевич сам виноват, их отношения на том острове, видимо, складывались так, что женщина не рисковала полагаться на глубину его чувств.