Феоктист Березовский - Бабьи тропы

Маланья ядовито спросила:

— До каких же пор в лунках будете сидеть?

— Будем осаждать их, — ответил Павел, — пока сдадутся. Приказано живьем взять и в город представить.

Помолчали бабы. Маланья еще раз обратилась к Павлушке.

— Значит, ничего не сделаешь с ними сегодня?

Павел все тем же суховатым начальническим тоном сказал:

— Не могу, товарищи женщины!

— А ты что же, Павел Демьяныч, самый главный здесь по военной-то? — опять спросила Маланья.

— Нет, — ответил Павел, — отрядом командует комиссар Капустин. Я его заместитель, но сейчас все командование передано мне.

Подавив свое волнение, Параська холодно взглянула на Павла:

— Значит, не покончишь с ними сегодня? Отказываешь?

— Нет! — твердо ответил Павел, тряхнув кудрями и восторженно глядя на изменившуюся, неузнаваемую Параську. — Отказываю, товарищи женщины!

— Пойдем, Маланья! — сказала Параська, поворачиваясь к порогу. — Нечего тут зря языки чесать!

Обе, молча и не прощаясь, вышли из дома.

В этот день Маланья с Параськой побывали в ячейке и в волревкоме, поймали на улице Капустина — у всех добивались ликвидации засевших в церкви беляков, но нигде ничего не добились.

Перед вечером бабы-депутатки собрались ненадолго в одной избе. Пошептались. И рассыпались по селу. Бегали от двора к двору. При встречах тихонько переговаривались:

— Ну, как — согласны?

— Согласны…

— Все согласны?

— Все согласны…

— После, ночью-то, не откажутся? Не разжалобятся?

— Что ты, девка! Какая там жалость! Крови-то и здесь пролито — море! Ярятся бабы… страсть как!

— Языки-то, чтобы попридержали… мужикам не сболтнули…

— Ладно!

Оглядывались бабы по сторонам и снова разбегались по селу.

Пришла ночь — безлунная, черная, как смола. Улицы села опустели. Было тихо. Даже собаки не тявкали. Кое-где светились в окнах огни.

Депутаты сидели в избах и говорили о предстоящем открытии съезда.

В ячейке и в волревкоме по-прежнему шли заседания.

А Маланья, Параська и Анфиса, крадучись вдоль плетней и заборов, черными тенями мелькали от одного двора к другому и шепотом спрашивали поджидавших у ворот баб:

— Ну, как у тебя, девка?

— Готово!

— Телега хорошо смазана?

— Хорошо, сама мазала.

— Мужики-то как?

— Дрыхнут, улеглись уж…

Глубокой ночью на церковной колокольне блеснули огни и оттуда сорвались два залпа из винтовок, потом три раза стукнул пулемет.

Партизаны с двух сторон — от села и от кладбища — дали по колокольне по четыре залпа.

И снова широкая церковная площадь, погрузившаяся в темноту, затихла.

В селе погасли последние огни.

И лишь только отзвенел в ночной тишине первый переклик петухов, из нескольких ворот во тьму длинной и широкой улицы полезли огромные возы соломы. Тихо постукивая на мелких ухабах, почти бесшумно двигались они к церковной площади. Около каждой лошади шли по три, по четыре бабы.

Кое-где в избах слышали мужики сквозь сон еле уловимое тарахтание телег. Да ведь все знали, что депутаты день и ночь к селу подъезжают. Потому и затягивались мужики крепким храпом, перевернувшись на другой бок.

Не успели и партизаны окопные вовремя разгадать причину уличного движения, как из тьмы вылезло почти к самой площади больше двадцати возов, сгрудившихся против пустующих изб.

— Что такое? — шепотом спрашивали партизаны, кидаясь с винтовками к передним лошадям и обращаясь к бабам.

— Куда вас несет?

— Что за солома?

Бабы, державшие лошадей под уздцы, молчали.

Выдвинулась из тьмы и за всех полушепотом ответила Маланья:

— Комиссара давайте сюда — Павла Ширяева.

— Зачем?

— Комиссару скажем. Зовите комиссара.

А Павел, выбежавший из поповского дома, сновал уже между возами, направляясь к передним подводам. Подбежал к столпившимся партизанам и, разглядывая баб, он спросил вполголоса:

— Что за обоз?

Узнав Маланью, повернулся к ней:

— Ты, товарищ Маланья?

— Я.

— Куда везете солому?

— Пропускай возы к церкви, — решительно сказала Маланья.

— Сдурели вы, бабы! — испуганно проговорил Павел, догадываясь о бабьей затее. Принимая строгий вид, тихо сказал: — Сейчас же повертывайте лошадей обратно! Беляки заметят — откроют огонь… перебьют вас!

— Не твоя забота, товарищ Ширяев, — вмешалась в разговор вооруженная Параська, стоявшая рядом с Маланьей. — Пропускай, тебе говорят!

Павел повторил свое приказание:

— Повертывайте лошадей… сейчас же!