Феоктист Березовский - Бабьи тропы

— Смотри, смотри, Секлеша: Маринка-то подплыла почти к самому Павлу!

— Кто ей тут помешает? — ответила Секлеша, будоража руками воду и глядя в сторону Маринки и Павлушки. — Ведь отца и матери ее тут нет…

— А стыд-то?! — возмущенно произнесла Параська.

— Стыд не дым, глаз не выест! — с хохотом ответила Секлеша.

Дуняшка Комарова громко добавила:

— У Маринки стыд-то кошки съели! Ей-богу, съели… когда она еще в люльке качалась!

Над рекой звонко рассыпался взрыв серебристого девичьего смеха.

Маринка слышала веселую перебранку парней и хохот девок, но не обращала на это внимания. До самого конца купания плавала она и плескалась близ Павлушки. Дразнила его мелькающими над водой точеными плечами и небольшими острыми грудями, похожими на рожки молоденькой козы. И до самого вечера мельтешили перед глазами Павлушки эти круглые плечи и белые рожки на груди с чуть заметными розовыми пуговками на кончиках.

Вечером около костра Маринка опять липла к Павлушке, стараясь примоститься на траве близ него и отвлечь его от разговоров с Параськой.

Но не хотел с ней валандаться Павлушка. Чтобы отвязаться, крикнул насмешливо:

— Маринка!.. Говорят, ты чертей боишься?

— Набрехали тебе! — задорно крикнула Маринка в ответ. — Не верь, Павел… ежели сам не боишься.

— Я-то не боюсь…

— А я и подавно!.. Не тебе чета!

Маринка захохотала.

Захохотали и парни вокруг костра.

Смех их раззадорил Павлушку. В запальчивости он предложил Маринке:

— А ну, сбегаем к речке… ежели не боишься водяного… лешего? Я посмотрю, какая ты храбрая…

И так же запальчиво и насмешливо Маринка ответила:

— Смотри, сам-то штанов не измарай!

— Ха-ха-ха! — загремело вокруг костра.

— Ай да Маринка!

— Здорово!

— Ха-ха-ха…

Павлушке вся кровь бросилась в лицо.

— Ах, ты, кикимора! — крикнул он, быстро поднимаясь на ноги и стараясь заглушить хохот парней и девок. — А ну… давай… бежим!

— Ну и бежим! — с прежним задором крикнула Маринка. — Думаешь, испужалась?.. Айда!

Они с хохотом кинулись в тьму и понеслись от костра по направлению к речке.

— И-их, ты! — крикнул им вслед Андрейка Рябцов.

Кто-то из парней пронзительно свистнул.

А они убегали от костра все дальше и дальше. Через минуту их мелькающие тени растаяли в ночной черноте, где-то за смутными очертаниями копен.

Молодежь, сидящая у костра, в шутках да в хохоте скоро позабыла про них.

Подбежав к речке, которая черным суслом блестела перед глазами, шагов за двадцать до нее, Павлушка замедлил бег и круто повернул вправо. Маринка — за ним. Пошли шагом вдоль берега. Маринка, часто дыша и сдерживая смех, заговорила:

— Ну что, испужалась?.. А?.. Испужалась?

Павлушка обхватил рукой ее тоненькую талию и деловито ответил:

— Со мной чего же бояться…

— Ха-ха, — тихо засмеялась Маринка, прижимаясь к нему горячим от бега телом. — Подумаешь, герой какой!

Не меняя тона, Павлушка сказал:

— Если не герой… что жмешься ко мне?

Маринка опять тихо захохотала:

— Ха-ха-ха… Люб ты мне… вот и жмусь…

Обожгли Павлушку эти слова. Но сдержался. Ничего не ответил.

Несколько минут шли они молча. Маринка насмешливо заглядывала Павлушке в лицо. Но смущенный Павлушка и в темноте отводил глаза в сторону. Чувствовал, что передается ему трепет горячего Маринкиного тела. Колет она его маленькой и острой грудью, вздымает в нем волну горячей дрожи…

Понимал Павлушка, что не зря жмется к нему Маринка. Все больше и сам он распалялся к богатой Старостиной дочке, которую считали на деревне недотрогой. Перед глазами мельтешилась Параська, вызывая в воспаленной голове раздумье, стыд и чувство надвигающейся и непоправимой беды. Но неуемно притягивала к себе Маринка.

Павлушка остановился в нерешительности. Потом обнял правой рукой Маринкины плечи, левой обхватил ее шею и впился в ее влажные губы своими сухими губами.

Маринка не сопротивлялась. Оторвавшись от ее губ, Павлушка оглянулся. В двух шагах чернела развороченная копна. Потянул Маринку к копне.

В Маринкином горле забулькал пьяный смех. Не противилась Маринка. Вместе с Павлушкой пошла к копне, пошатываясь и давясь счастливым смехом…

А на другой день не хотелось Павлушке даже встречаться с Маринкой.

Мысли его поминутно уносились к Параське. Понимал он, что нанес Параське горькую обиду, которую ничем не загладить, не искупить. Весь день не покидало его чувство стыда и терзало раскаяние.