Владимир Шорор - Найдется добрая душа

— Тогда все понятно, — миролюбиво сказал Гриша. — Ну, пройди, что ли, расскажешь, как там в поверженном фашистском логове?

— Для начала только представься. Как тебя звать-величать? — спросил Борис.

— Кустиков я, Слава Кустиков, — он подавал каждому руку, повторяя: — Кустиков, Слава Кустиков, Кустиков Слава…

Он присел на стул, поставил чемоданчик, спросил:

— А вы тут все студенты? Все тут учитесь? И все пишете?

— Не пишем, юноша, а двигаем вперед великую литературу, — сказал Борис.

Кустиков рассыпал мелкий смешок, сказал:

— А я ведь тоже… Того, кое-что, ну, это… Написал, в общем.

— Стихи, проза? — деловито осведомился Ленька и снова подтянул флотский ремень на своей пехотной гимнастерке.

— А все вместе, — ответил Кустиков. — И стихи есть. А прозы больше. Я к вам хочу поступить. Примут?

— Сначала надо посмотреть, что за проза у тебя, — солидно сказал Мишаня.

— А то много вокруг института всяких-разных ходит-бродит, — подключился Борис. — Один даже с фанерным ящиком приходил…

— Почему с ящиком? — не понял Кустиков.

— В ящике рукопись. Роман. О будущей бактериологической войне между Парагваем и Уругваем. Живет, заметим, на станции Большие Петухи, а пишет о Парагвае. Две тысячи страниц. За год, говорит, написал. И продолжает угрожать обществу: еще, говорит, пять таких напишу — продолжение!..

Кустиков озадаченно замолчал.

— Пойти, что ли, кипятку принести, — ни к кому не обращаясь, произнес Ленька. — А то совсем живот подвело…

— Возьми мелочь, — сказал я Мишане, — сходи в булочную, хлеба хоть с Ленькой пожуете…

— А ты сам?

— Я сегодня перебьюсь. К друзьям поеду.

Кустиков заинтересованно прислушался, посмотрел оценивающе на каждого из нас.

— Ну, давай, — сказал Мишаня. — Сколько у тебя там?

— На хлеб хватит. Себе только на трамвай оставлю. — И я протянул ему мелочь.

— Так у вас что, денег нету? — удивился Кустиков. — Возьмите у меня, кому сколько надо. У меня есть, ребята…

Он достал новенький оранжевый бумажник.

— Погоди, — остановил его Борис. — Мы тебя не знаем. И ты нас совсем не знаешь…

— Правильно, — поддержал я Бориса. — У чужих мы не берем!

— Ну, почему, ребята? Я же так, по-товарищески, по-солдатски…

Мы не ответили.

— Думаете, я не был нигде, что ли?.. Не верите?

Он скинул пальтецо и пестрый шарфик.

— Вот, — стукнул себя в грудь крепким кулаком. На синем отутюженном костюме переливалось несколько разноцветных муаровых ленточек. Не очень богато, но все же — за Варшаву, за Берлин, еще за что-то. — Ведь вам есть-пить надо. А, ребята? Обижаете!.. — Он даже смутился.

— Ну, как, Боря? — спросил я.

— Можно, пожалуй, и взять. Только уговор: со стипендии все до копейки чтобы отдали!

— Да ладно, — отмахнулся Кустиков. — Отдадите, не сбежите ведь.

— Выходи строиться в столовую! — скомандовал Гриша.

— А может, не в столовую? — Кустиков с надеждой оглядел голые стены с газетным портретом Джека Лондона над Мишаниной тумбочкой, железные койки, покрытые серыми и черными солдатскими одеялами. — Может, лучше у вас посидим? Поговорили бы… Давайте? У вас хорошо… Сходим в магазин, всего купим…

Мы весело и шумно согласились. Кустиков, Гриша и Ленька пообещали быстро вернуться из «Гастронома», Мишаня побежал на рынок за картошкой, Борис — в булочную, а я остался растопить плиту, вскипятить чай и приготовить все к обеду.

Уже через час мы сидели за столом, застланным чистыми газетами, пили сладкое красное вино, заедая его картошкой, квашеной капустой, чайной колбасой, селедкой.

— Закуску только портим, — ворчал Гриша. — Я предлагал, водки надо было купить. А Славка, оказывается, ее совсем не пьет…

— Ну и правильно, — одобрил Мишаня. — Очень нужно горечь эту глотать. То ли дело вино: плавленым сахаром отдает. Понимать надо!

— Как же ты на фронте водку пить не научился? — удивлялся Ленька.

— Так вот, — смеялся Кустиков, — не научился…

— Не клевал тебя, значит, жареный петух, — заметил неторопливо Мишаня.

— Не будем уточнять, юноша, кого клевал, кого нет, — со значением заметил Борис. Он не любил, если кто-то попугайски повторял его словечки и крылатые фразы. — Давайте лучше выпьем за успехи будущего студента, товарища Кустикова!..

Мне хорошо было сидеть со своими ребятами за этим столом, чувствовать полное удовлетворение на душе и готовность сделать всем что-то хорошее, выручить из беды и знать, что эти ребята связаны со мной надолго, может быть, на годы и годы, не только нашей трудной жизнью, но и тем особенным и нелегким делом, которому каждый из нас собирался отдать свою жизнь, тем возвышенным горением, которое каждый чувствовал в душе.