Борис Левин - Юноша

Утром, перед уходом на службу, Александр Викторович сказал Мише, чтоб он заказал второй ключ.

— Это будет и вам и мне удобней.

— Могу вас вообще избавить от своего присутствия. Наверно, я мешаю, — заявил Миша. Он еще не вставал. Лежал и курил.

Праскухина удивил неприятный Мишин тон. И то, что Михаил уж второй раз приходит на рассвете пьяным, и то, что он в последнее время ведет себя вызывающе, требовало объяснений.

Александр не любил нудных нравоучительных разговоров, а тут еще он имел дело со взрослым человеком, с комсомольцем.

— Да, — вспомнил он вдруг и грозно спросил: — Почему вы от меня скрыли, что вас исключили из комсомола? Ясно помню — когда только приехали в Москву, то заявили, что вы комсомолец.

— Это вас не касается, — ответил враждебно Михаил и повернулся на другой бок.

После ухода Праскухина Миша перевез свои вещи к Пингвину.

Праскухин уехал на стройку «Книга — массам!» в конце июня.

Нина и Александр стояли на платформе под круглыми часами. Ее мягкая рука сжимала теплую руку Праскухина. До отхода поезда оставалось восемь минут. Вот если б Нина сейчас могла поехать с Александром! Это было бы чудесно. Но она сможет поехать только через месяц. Ее задерживала фабрика, потом необходимо оформить документы для подачи в ИКП. Нина собиралась осенью поступить в Институт красной профессуры на философское отделение.

— Я к вам очень привыкла, Саша. Мне будет грустно, а вам?

— Тоже, конечно. Но месяц — недолго. Вы приедете, Нина?

— Обязательно, мой милый… Я смотрю на тебя, Саша, и думаю, ты намного старше меня, а выглядишь моложе… И как странно! — сказала задумчиво Нина. — Мы жили в одном городе и не знали друг друга… Я — на Мясницкой, вы — на Тверской… Совсем близко — и не знали, что вместе нам будет так хорошо… И сколько еще таких людей, которые не нашли друг друга!

— Когда-то я мельком тоже задумывался над этим… Двигается! Прощайте, Нина!

Александр вскочил на ходу. Он стоял на площадке и махал шляпой. Нина, не сходя с места, кивала ему головой. Затем вытянулась, приставила ко рту ладонь, еще хранившую теплоту праскухинской руки, и звонко крикнула:

— Саша, я скоро приеду!

Дома она нашла записку от Владыкина. Владимир в трогательно-нежной форме просил прийти сегодня вечером: он справляет день рождения. Если Нина не придет, то он страшно обидится.

«В нем легко уживаются грубость и сентиментальность», — усмехнулась Нина.

У Владыкина она встретила Мишу, Синеокова, Женю Фитингоф и Бориса Фитингофа, Пингвина и еще каких-то Нине незнакомых людей.

— Нина Валерьяновна, — проскрипел Пингвин (он всегда называл ее по имени и отчеству), — садитесь рядом со мной и Колче.

Миша пьяненькими глазками мрачно посмотрел на Нину и налил себе большой стакан. Ели, шумно разговаривали. Нина с тоскливым безразличием рассматривала всех. Ей не надо было сюда приходить. Даже мелькнуло: не предательство ли это по отношению к Праскухину?..

К ней подсела Женя Фитингоф и горячо излагала свою будущую статью о молодом беллетристе С. Нина во всем с ней соглашалась. Думала об Александре: «Что он теперь делает? Наверно, лег спать. Он вчера поздно работал…»

Женя Фитингоф захлебывалась:

— Я по-новому заострю вопрос о культе боевого товарищества…

— Нина, — значительно крикнул Владыкин с дальнего конца стола, — выпьем за наше прошлое!

— Я не пью, — ответила она тихо.

Владыкин обиделся, покраснел и слишком громко обратился к сидящей рядом с ним, шафрановолосой женщине:

— Ну тогда, Таня, выпьем с тобой за наше настоящее.

Нина с любопытством посмотрела на Таню. «Упрощенный материализм», — вспомнила она.

— Пир мелкой буржуазии продолжается, — прокаркал Пингвин. — Сейчас заведем патефон, — и он встал из-за стола.

— Пингвин, на место! — приказал Борис Фитингоф.

Этот самоуверенный наглый голосок заставил Нину подняться и уйти. Свежий воздух успокоил ее. «Ничего, — подумала она о своем посещении Владыкина, — это полезно — лишний раз проверить свои оценки».

Миша сидел, опустив голову. Но когда Михаил услышал нелестный разговор о Нине и Праскухине, он в бешенстве вскочил:

— Грязные сволочи! Вы не смеете о ней говорить. Она прекрасная. Она… она святая!

— Смятая! — сострил, под общий хохот, Синеоков.

— Приспособленец! — проскрежетал Миша и ударил его кулачком по голове.

Мишу оттолкнули. Он упал на ковер, лицом вниз, и заснул…

— Следующим номером программы, — объявил Пингвин, — белорусско-цыганские романсы.