Петр Павленко - Счастье

Это было просто замечательно, что он пошел вперед, дав Воропаеву оправиться от смущения. Конечно, было нелепо, что он заснул посреди доклада. С этого он и начал, войдя в директорский кабинет — большой, уютный, солидно заставленный книжными шкафами и образцами вин в фигурных бутылках.

— Приехать, чтобы познакомиться с Широкогоровым и — заснуть на его докладе? Скандал, форменный скандал! — сказал он, улыбаясь и разводя руками.

Чумандрин подбросил в руке связку дверных ключей и равнодушно перевернул бумажки на письменном столе, видимо ожидая более развернутого сообщения незнакомца о себе.

И Воропаев не стал испытывать его терпение:

— Я от Корытова.

— Вы не Воропаев?.. Корытов прислал нам записочку о вас, — слегка улыбнулся директор. — Здравствуйте. Вы что же это сразу не разыскали меня, как приехали? — подозрительно, хотя и без особого интереса спросил он.

— Корытов прислал обо мне записку?

— Ага.

— Когда же он успел?

— Да записку привез шофер той самой машины, с которой вы приехали. Мы вас ждем уже часа два… Боюсь я, что вы ужин в нашей столовой проспали. — Чумандрин выглянул в окно и разочарованно свистнул, по каким-то приметам сразу установив, что столовая уже закрыта. — Ну, ладно, устроимся как-нибудь по-походному. Вы, пишет Корытов, даже рейсовых карточек не захватили. Зря. Ну, пойдемте к старику, он ждет.

Чумандрин говорил, быстро переходя от одной темы к другой, точно спешил куда-то, и следить за его мыслью Воропаеву было нелегко.

— А удобно ли мне сейчас? После такого позора?

— Отчего же неудобно?

«В чем дело? — мелькало в голове Воропаева, пока они шли длинным темным коридором. — Что за странная корытовская заботливость, к чему она: из осторожности или из внимания?.. Пожалуй, скорее из осторожности — предварить о приезде, чтоб не было, с одной стороны, никаких неожиданностей, а с другой, — чтобы я тоже помнил, на всякий случай, что начальство не спит».

Все же неожиданная заботливость Корытова его невольно растрогала.

— Слушайте, товарищ Чумандрин, а Широкогоров заметил, что я спал?

— Он только и догадался, где вас искать, а то вы бы у нас до утра взаперти просидели… Ну, ничего, сейчас подкрепимся. Старик сводку слушает… Осторожно, тут порог… Не упадите… Вот он, Воропаев. Знакомьтесь.

Старичок в синем костюме приподнялся из глубокого кресла.

— Здравствуйте… Прорвали северо-восточнее Будапешта… Попрошу вас сюда, в кресло… Послушаем.

Кабинет Широкогорова выглядел по-довоенному роскошно. Пол был в коврах, стены — в книгах; массивный дубовый стол, окаймленный стопками книг и журналов, то заложенных узкими синими полосками бумаги, то развернутых на нужных страницах, диван и кресла, и возле них маленький круглый столик с альбомами, и витринка с нарядными бутылками вин, и, наконец, большая, мастерски исполненная фотографическая панорама «Сбор винограда», и лампа под роскошным шелковым абажуром — все как бы нарочно служило обрамлением для фигуры Широкогорова. Старик был невысок ростом, но отлично, артистически сложен. Лицо Анатоля Франса, с клинообразной седой бородкой и умными, ласковыми, все время улыбающимися глазами. На седых кудрях изящно сидела черная шелковая ермолка. Руки жилисты, загорелы и очень подвижны. Длинные сухие пальцы постоянно в движении, все что-то рассказывают или о чем-то переспрашивают, может быть недоумевают. Глядя на них, можно без ошибки определить, чем заняты мысли старика.

Но главное в нем не руки, а взгляд, — не глаза, веселые, старческие, а именно взгляд, который время от времени как бы поднимает старика с кресла во весь грозный (вопреки действительности) рост и представляет его во всем раскрытом величии.

Это взгляд полководца. Воропаев поймал себя на нелепой мысли, что несколько раз он чуть не встал навытяжку под изучающим стариковским взглядом.

Выключив громкоговоритель, Широкогоров с юношеской живостью обратился вдруг к Воропаеву:

— Так как же это, милейший полковник?.. Нет, нет, вы уж помолчите… Читаем записочку Геннадия Александровича: к вам-де выехал знаменитый лектор, прямо с фронта, эксплоатируйте… Ну, нас не упрашивать — проводим подготовительную работу, уведомляем аудиторию, — а он, оказывается… да не машите вы на меня руками, простудите еще… а он спит, спокойно спит!

— Я так устал, продрог и — говорю вам честно — так был увлечен вашим докладом…

— Никакие объяснения не помогут, дорогой полковник, хотя я вам абсолютно верю: меня самого в новых местах всегда одолевает непреодолимая сонливость… Вы можете искупить вашу вину одним — закусите, выпейте вина, становитесь у карты фронтов и рассказывайте все, что вашей душе угодно.