Владимир Дудинцев - Повести и рассказы

— Из Бердянска приехал, — наконец сказал парень. Опустил большую голову. Махнул по коленям фуражкой и признался: — Знакомая у меня здесь. В ночную работает.

— Ну, ну… Что у вас слыхать там, на море?

— Обыкновенно. На косе живем, рыбу ловим — шемаю, тюльку.

— Ты что же там — бригадир?

— Мотористом. В артели.

— А знакомая, значит, у нас… — Степан Абакумович, склонив голову набок, любовался им. — Не забыл, значит.

— Вот приехал за нею. Домой звать.

И Степана Абакумовича вдруг покорила детская откровенность этого тихого верного друга.

— Кто же это? Может, знаю?

— Яресько. Полина.

— Поля! Так это ты случайно не Василий?

— А вы откуда знаете? — почти шепотом спросил моторист.

— Как же! Это же твои письма я ей передаю каждую неделю. Кто, мол, беспокоится? «Брат». Ох, синица, знаю я, какой брат! Знаю, какой брат!

Они замолчали. Степан Абакумович зажег спичку, она ярко вспыхнула, осветив его строгое, со втянутыми щеками лицо, черные очки на лбу и трубку.

— Не поедет. — Он положил большой палец прямо на огонек трубки и затянулся.

— Почему это?

— Зачем ей возвращаться, рассуди. Первое дело, она специальность имеет. Второе… — мастер вынул трубку изо рта и строго повернулся к Василию: — Второе она тебе сама скажет. Она тебе еще не писала?

Рыбак не ответил. Провел рукой по плотным кудрям, оглянулся направо, налево и попросил закурить. Протянув жестянку, Степан Абакумович заметил, что растопыренные пальцы Василия, загребая табак, трясутся.

— Так что же, позовем?

Василий сел на деревянную ограду.

— Позовите, — сказал он, глядя в сторону.

Степан Абакумович быстро вошел в цех через арку, поднялся по лесенке, надвинул синие очки. Из ближайшей плавильной ванны в глаза ему ударил яркий голубой свет. В синей прозрачной тьме у печи стоял высокий человек в твердом брезентовом костюме и, жестко сжав губы, глядел сквозь очки в огонь.

— Бригадир! — сиплым баском крикнул Степан Абакумович. — Илько!

Звеня прутом по полу, плавильщик подошел, краем твердой рукавицы поднял на лоб очки, и молодые глаза его весело засияли в глубокой черной тени.

— Пультовщицу сватают от тебя, — сказал старик.

Илько вынул из рукавицы дешевенькую папироску-гвоздик и ушел к печи. Сунул прут в металл, вытянул, прикурил от прута и опять подошел к мастеру.

— Куда ее хотят поставить?

— Жених домой хочет увезти. Приехал за нею.

— Не поедет. — Илько оглянулся на открытую дверь пультовой. Мы жениха угомоним как-нибудь! — И засмеялся, утирая твердыми рукавами тонкую шею, задевая оттопыренные уши. — Правда ведь, дядя Степан? Жениться, так женись здесь — нам кадры нужны! — Он еще веселее засмеялся и, бросив звонкий прут на пол, побежал к печи и лопатой стал бросать известь в огонь.

В открытую дверь пультовой из-за щита с лампочками и циферблатами за ним исподлобья следила красивая девушка с узким и смуглым, невеселым лицом. Широкие, уходящие к вискам золотисто-коричневые брови ее сердито шевелились. Поля смотрела на Илью, не замечая Степана Абакумовича, который стоял в тени, наблюдая за нею, и качал головой.

— Ты что же, синица, дверь не закрыла? — спросил он, входя в пультовую. — Закрой! Небось, он сюда и не смотрит…

Поля покраснела, стала словно ниже ростом. А Степан Абакумович почесал мундштуком небритую щеку и сделал вид, что хочет уйти.

— Да, вот что, Поля, — он опять повернулся к ней. — Поди прогуляйся, а я здесь постою. Тебя гость ждет на улице. Брат приехал.

— Брат? У меня брата нет, — глаза у Поли вдруг стали большими.

— Не ветер же тебе письма писал! Тот самый брат и приехал. Дожидается внизу.

И Поля отвернулась и медленно пошла — в своем черном халатике с засученными рукавами — мимо печи, мимо Ильи…

Через полчаса она вернулась. Поглядывая на стрелки приборов, закусив губу, она сердито двигала большими, тающими у висков бровями. Она и здесь продолжала разговор с Василием, отказывая ему наотрез, раз навсегда.

Посмотрев на нее сбоку, Степан Абакумович потихоньку вышел и спустился вниз, к арке, к палисаднику.

Василий еще стоял возле голых неподвижных кустов. Они оба долго молчали, не зная, что же делать дальше. Наконец, мастер достал платок, громко высморкался и сказал между прочим:

— Лучше сразу узнать все: видишь, и земля не покачнулась, и деревья стоят на месте, — он взглянул в лицо мотористу.

— Не покачнулась, — рассеянно повторил Василий.

— Что ж теперь, домой?