Владимир Дудинцев - Повести и рассказы

И вот вдали, мощно клубясь и кипя, всплыл, начал расти к перистым облакам белый дымный столб. Горы вздрогнули. Десятки орудийных выстрелов загрохотали вокруг нас. Когда канонада утихла, все посмотрели на Снарского, расступились, и Прасолов, выждав паузу, торжественно пошел к нему с протянутой рукой:

— Поздравляю тебя, Фомич!

Через два дня мы выровняли новую широкую площадку, взорвали все глыбы, и Прасолов приехал с путейцами принимать нашу работу.

Там где был гранитный тупик, теперь открывался вид в глубь ущелья — на его сырые каменные стены и травянистые склоны. Розовые куски Собора лежали теперь внизу под обрывом в кипящем котле реки. И самый большой кусок привалился к противоположной стене ущелья. На нем темнели знакомые нам четыре буквы, написанные синей глиной.

Измерив шагами ширину площадки — от сверкающей розовыми кристаллами стены до обрыва — Прасолов сказал:

— Здесь будет разъезд. Название уже есть, — и остановился на краю, глядя вниз, на остатки Собора. — Хорошее название. Достойное. Кто это догадался?

Прокопий Фомич взглянул мельком на Мусакеева и ответил за всех:

— Это наш секрет.

1949 г.

Когда начались осенние дожди, рельсы были уже уложены до того глухого участка в ущелье, который строители называли «избушкой Снарского». Первый паровоз, оставляя над пропастями облачка пара, пронзительно свистя, медленно поплыл по площадке, вырубленной высоко в скалах. Он толкал перед собой платформу со штабелем шпал и ящиками взрывчатки, накрытыми брезентом. На платформе, прямо на сырых после утреннего дождя шпалах, сидели взрывники в зеленых от паров мелинита сапогах, с брезентовыми сумками через плечо. Трое из них были очень молоды — старшему не больше восемнадцати лет. Зато бригадиру их, Прокопию Фомичу Снарскому, незнакомый человек дал бы лет сорок, а то и все сорок пять. Он действительно был уже в летах — ребята-взрывники знали, что дяде Прокопу давно пошел шестой десяток.

Снарский небрежно полулежал на самой верхней шпале. Он был в твердом брезентовом комбинезоне, желто-зеленом от многолетнего соседства со взрывчаткой. Маленькая голова дяди Прокопа до самых бровей и ушей была накрыта глубокой черной фуражкой. Худое лицо с впалыми щеками, с коричневым блеском на выпуклых скулах, хранило каменное и на первый взгляд даже свирепое выражение, а висячие усы придавали Снарскому сходство с запорожцем. Он курил обгорелую люльку, держа ее рукой, на которой не хватало двух пальцев, и наблюдал сверху за своими взрывниками.

Старший из них — Васька Ивантеев, надев на руку тяжелую бухточку бикфордова шнура, выдавал черный шнур шестнадцатилетнему киргизу Мусакееву — самому тихому и аккуратному ученику Снарского. Мусакеев, сложив ноги калачиком, урезал шнур перочинным ножом на метровые куски. У него все время чесалось за ухом. Иногда с недоверчивой улыбкой он вдруг быстро оборачивался к третьему взрывнику — Гришуке, что сидел на самом краю платформы. И тот сразу же принимал чинный вид, словно все время он так и сидел — болтая ногами над пропастью, любуясь отрезком шнура. Нет, это не он щекотал Мусакеева.

— Григорий! — гремел сверху Снарский, скрывая улыбку.

Васька Ивантеев, как старший, тоже бросал на него строгие взгляды.

— А я ничего, дядя Прокоп, — голос у Гришуки был тонкий и лукавый, и еще лукавее была улыбка, спрятанная в губах. По-детски красны были эти губы, окруженные смуглым кольцом юношеского пуха.

Снарский видел его тонкую шею и голый затылок, как бы накрытый сверху лихой каштановой шевелюрой. (Гришука вчера сдавал в городе экзамен и заодно постригся).

Этот третий взрывник, кроме всего прочего, успевал еще готовить запалы для завтрашней работы — на всю бригаду. Не спеша, он брал за конец черный отрезок шнура, надевал на него капсюль — картонную папироску с угрожающей и таинственной красной сердцевиной — и затем быстро прикусывал зубами капсюль вместе со шнуром, чтобы крепче держался.

Паровоз уже второй час осторожно плыл по новым рельсам. Ближние и дальние скалы отвечали свистками на его пронзительные свистки. Пропасти из своих глубин, вымытых дождем, посылали взрывникам прямо в лицо резкие струи ветра. Зима опускалась по склонам и отрогам гор на ущелье. Уже все вершины свежо белели от снега, и первые мутные, растянутые волокна дождевого тумана проносились низко в ущелье вслед за ревущей внизу водой.