Исаак Гольдберг - Гармонист

— Вяжетесь... — обидчиво протянул парень, искоса взглядывая на смутно блестящее в сумерках лицо девушки. — Поддразниваете...

— Я, Никша, разве поддразниваю?

— А кто тебя знает!..

Никон свернул в переулок, направляясь в открытое поле. Девушка покорно следовала за ним. Когда они вышли из поселка и ступили на неровную пыльную дорогу, уходящую в степь, Никон снова приостановился. Он переложил гармонь с одного плеча на другое и потянулся.

— Уйду я отсюда! — угрожающе сказал он. — Что на самом деле, разве я в другом месте не найду подходящую работу?

— Зачем же тебе уходить? — испуганно возразила девушка. — Тут бы и работал...

— Наработаешь тут!..

Они прошли до темнеющей группы берез, Никон разыскал приметный и знакомый ему пенек, уселся и поставил гармонь на свои колени. Милитина примостилась возле него. В тишине робко и нежно пропели тоненькие голоса. Просыпалась звонкая трель, вздохнули басы.

— Сыграй душевную, Никша! — прильнула девушка к гармонисту.

Не отвечая ей, Никон приложил голову на бок к гармони, словно прислушиваясь к сложному переклику голосов и звонов в мехах, и рассыпал долгую, трепетную трель. Милитина вздохнула. И как бы вторя этому вздоху, охнули басы и запела, залилась тихая проголосная, душевная песня.

Милитина полузакрыла глаза и осторожно прижалась к парню.

Тишина падала на степь. Со стороны поселка глухо и замирающе рокотали невнятные звуки. Отгоревший день кутался в сизую, с каждым мгновеньем все густевшую и уплотняющуюся мглу. Из далеких просторов текли струйки свежего ветра. В темном небе зажигались и мерцали звезды.

Ропот и стенания никшиной душевной песни сливались с насторожившимся вечером.

— Никша, — вздохнула девушка, когда гармонист оборвал песню, — пошто ты, Никша, этакой-то?

— Какой еще? — недовольно спросил Никон.

— Да вот... — Девушка замялась. Но пересилив в себе робость, докончила: — Вот ребята не одобряют тебя... Насчет работы...

— Ступай ты!.. — рванулся Никон и встал.

Тихий вечер был смят. Душевная песня была испорчена.

— Артист! — окликнул однажды в выходной день Никона комсомолец Востреньких. — Пойдем на пару слов.

Никон настороженно поглядел на Востреньких. Он знал этого шустрого и везде поспевающего комсомольца и недолюбливал его за задорность и острое словцо.

— Пойдем, поговорим, — настаивал комсомолец. — Не гляди зверем на меня.

— Об чем разговаривать хочешь? — угрюмо спросил Никон.

— Кой об чем по малости, — усмехнулся Востреньких. — Насчет тебя.

Они ушли за бараки, отыскали укромное место. Востреньких вытащил пачку папирос, предложил Никону. Тот отказался:

— Некурящий я...

— Слышь, Старухин, — жадно затянувшись несколько раз крепким душистым дымом, решительно сказал Востреньких, — слышь, не ладно у тебя выходит... Парень ты способный, крепкий, а выкомыриваешь глупости... Неужель тебе самому не совестно?

— Это почему же?! — встрепенулся Никон, неприязненно оглядывая комсомольца.

— Постой... Неужель, говорю, не совестно, что тебя считают самым последним шахтером?

— Ты мне глаза этим не тычь!..

— Обожди... — спокойно проговорил Востреньких, заметив, что Старухин начинает сердиться. — Я тебе не глаза колю, а по-товарищески. Хоть ты и не комсомолец, но жалко мне да и другим ребятам, что ты неправильно ведешь себя...

— В чем же неправильно? — взглянул Никон исподлобья на собеседника.

— А в том хотя бы, что лодырничаешь ты. Парень ты здоровый и способности в тебе есть, — ну, между прочим, слабит тебя от работы. На легкую жизнь надеешься!

— Сказал тоже, на легкую!..

— Конечно. Тебе бы давно надо в ударниках ходить, а ты что делаешь?.. На музыку в тебе талант есть. Если бы ты настоящий, как следует, шахтер был, так и гармонь твоя в пользу бы шла...

Никон удивленно повернулся к Востреньких.

— Гармонь? — переспросил он.

— Она самая! — кивнул головой комсомолец. — Ребята хвалят твою музыку, слушают тебя с удовольствием. Которые тебя не знают, хвалят, удивляются, а как дойдет до них, что тебя из бригады выставили, тут весь твой успех и к чорту летит. Понял?.. Мы, было, думали тебя с бригадой с посевной послать в подшефный колхоз, а потом раздумали. Как бы не осрамиться с тобой. Поедет бригада в колхоз, колхозники послушают твою музыку, а потом и спросят: «Этот, мол, наверно самый сильный ударник?». А как им скажешь, что ты патентованный лодырь!?

Востреньких закурил новую папироску и поглядел смеющимися глазами на Никона.