Валерий Бирюков - Всего три дня

Гвардии подполковник Савельев резко махнул рукой, приказывая остановиться, и подошел к кабине:

— Ладно уж, сидите! — буркнул он прапорщику, хотевшему выйти из машины. — В чем дело? Почему не надели противогаз?

— Хиба ж то газ? Вот я в газу был, так то ж газ был! По сегодня отметины, — Песня показал на шрамы. — А этот дым даже слезы не вышиб.

Он явно отвечал не подполковнику, а майору Антоненко, хотя тот не произнес ни слова. И впервые Климов не одобрил поведения Песни. Савельев потемнел лицом от гнева, бросил резко:

— Прекратите паясничать! Газы!

Песня зажмурил глаза, выдернул из висевшей через плечо сумки противогаз, одним ловким движением натянул на лицо маску и обиженно захлюпал клапаном.

— Езжайте!

Фургон укатил вслед за колонной, оставив облако пыли. Пропустив вперед Антоненко, подполковник Савельев уселся в газик и сердито хлопнул дверцей. Климов с Вдовиным торопливо собрали еще сочащиеся дымом шашки, присыпали их песком и принялись укладывать ящик с «сюрпризами». Но из машины послышались голоса офицеров, и солдаты, понимающе переглянувшись, достали сигареты.

— Он всегда у вас такие фортели выкидывает или только изредка, по настроению? — спросил Антоненко подполковника, и в его голосе Климову послышалась ирония.

— Изредка. При мне, до вас — ни разу, — коротко парировал выпад майора Савельев. — Это реакция на ваш окрик.

— Тоже мне, характер показывает, — холодно сказал Антоненко. — Я же говорил, наказать его за это, и все. Устав и для Песни писан.

— Э, да вы, Василий Тихонович, ничего не поняли! Я тоже за устав, но помню, что в нем опыт концентрированный. Без объяснений, почему солдат должен поступать так, а не иначе. Без примеров, в которых пот и кровь бойцов. Солдату не известно, какой ценой уставные формулы достались. А вы хотите сразу: надел форму, выучил, знаешь — выполняй! Ах, до чего лихо!

— А чего же сложного?

— А то, что, не разъясняя сути уставных требований, вы вырастите бессловесного служаку. Достигнете блестящей внешней дисциплины, когда у ваших подчиненных будет безупречный подход и отход, безукоризненное отдание чести. И вам всегда будут отвечать: «Есть!», «Никак нет!» и «Так точно!». А отвернетесь, недоглядите — тут вам и ЧП… И поднесет его, кстати, тот, кто громче всех кричит «Есть!». У вас до академии такого не было?

— Всяко бывало, — неохотно признался Антоненко.

— Было, — убежденно сказал Савельев. — Не могло не быть, потому что вы несколько облегченно устав понимаете. Мы с вами обязаны довести до подчиненных смысл уставных формул, смысл службы. А уж потом и требовать, убедившись, что он понят. Тогда в бою солдат пойдет в огонь и в воду по вашему приказу без колебаний и сомнений.

— Хорошо, согласен. Но при чем тут Песня?

— Объясню, погодите. Вы хотите, чтобы Песня не лез, куда не следует, коль этикету не знает. А я не за внешним эффектом гонюсь, а хозяина воспитываю, который делит со мной ответственность за все, что делается в дивизионе. И Песня — хозяин. Хороший хозяин! Он помогает мне как умеет. И за это ему огромное спасибо мое. Потому что мне в бою не виновный водитель нужен, а тягач исправный. И потому мне больше по душе климовское «Это мы мигом», выражающее готовность все сделать мгновенно, чем правильное «Есть», за которым ничего не кроется. Нет, я за устав, но понимаем его мы с вами по-разному…

Воспользовавшись возникшей паузой, Климов отбросил тент сзади газика и втащил с помощью Вдовина ящик с «сюрпризами» в машину. Разговор прекратился, офицеры не стали продолжать его при солдатах. Но по нахохлившейся фигуре подполковника Савельева и по тому, как беспокойно ерзал на своем месте майор Антоненко, ища позу поудобнее, Климов догадался, что у их спора будет продолжение. И ему было непонятно, что тут еще можно возразить бате, когда он так ясно все объяснил. В нем самом с детства сидело убеждение, что уважения достоин лишь тот человек, который за дело сердцем болеет, работает на совесть. Про отца и деда его на селе говорили: «Климовы тяп-ляп не делают, они плотники стоящие». Став по наследству плотником, Климов старался, чтобы и о нем так отзывались. Эту рабочую гордость он принес и в армию, с ее позиций судил о товарищах. Поэтому ему была понятна защитительная речь командира.

Но постичь всей глубины спора Климов не был способен. Ему казалось, что разговор все еще идет об инциденте с Поздняковым и Песней, а командиры давно уже перешагнули границы этой темы и отстаивали свои методы воспитания.