Джамиль Алибеков - Планета матери моей (Трилогия)

В статью это не вошло, но было и продолжение разговора. Ниса сказала: «Что ты, что ты… Тебе-то мы верим. Но будь осторожен: честную душу опутать легче, чем неправедную…»

Мензер удивилась, застав меня на пороге с газетой в руках:

— Ты торопишься? А завтрак?

— Не нужно.

— Запоздала? Извини. Ходила по рядам в досаде: цены взлетели неимоверно! Представляешь? Всю жизнь учительствую, а моя цена, оказывается, всего два кило лука в день!

— На кого жалуешься? Хапуги, спекулянты — они же твои ученики! А почему не напомнить рыночным ловчилам, что ты не только их бывший педагог, но жена самого районного начальства? То-то посыплются дары в корзинку! Сами на дом принесут.

Мензер в удивлении уставилась на меня. Даже кошелку выронила. Но быстро спохватилась. Видимо, подумала, что в таком взвинченном состоянии голодным мужа отпускать из дома нельзя:

— Не ворчи. Кто это тебе с утра пораньше на настроение луку нарезал? — пошутила она.

Я спохватился. Бедная Мензер! Она ведь ничего не подозревала. Щадя то ровное, счастливое состояние духа, в котором она пребывала с тех пор, как сбылись ее тайные мечты и она стала матерью, ни о чем тревожащем я с нею не говорил. Переживал молча, наедине. Но над теплым мирком Мензер теперь нависла реальная угроза…

— Ты сама мне испортила настроение. Заговорила о ценах, завозмущалась…

— По-моему, ты уже был не в духе.

— Уверяю, ошибаешься. Абсолютно спокоен и весел. Только голоден.

Жена без дальнейших слов проскользнула на кухню, и через пять минут передо мною уже дымился стакан крепкого чаю, стояла тарелка с хлебом и домашним сыром, скворчала яичница. Но тень вопроса как бы витала в ее слегка сдвинутых бровях. Я ел, искоса поглядывая на Мензер и ломал голову, как посвятить ее во все происходящее?..

— Видишь ли, — осторожно начал я, — завтра чуть свет мне надо отправиться в Баку. Вызывают.

— Что-нибудь недоброе? — насторожилась она.

— Как посмотреть? Образно говоря, я подошел к глубокому обрыву. И теперь сознательно делаю выбор: решаюсь прыгнуть вниз.

— Ты выражаешься слишком туманно, Замин. Что происходит? Какие-то загадки на голодный желудок…

— А на сытый, моя дорогая, вообще не возникнет ни одной смелой, дельной мысли! Думаешь, заевшиеся чиновники добровольно покинут удобное кресло? Сомневаюсь!.. За время секретарства я ничего не накопил, ничем не разжился. Значит, потеряю только одну должность.

— А что приобретешь?

— Надеюсь, уважение сына, когда он вырастет. И сохраню твою любовь! Ведь ты полюбила простого парня За-мина, а не номенклатурщика?

— Но послушай, Замин, как ты можешь бросить район? Те десятки тысяч людей, которые поверили в тебя? Доведи до конца, что начал. Тебе мешают? Или ты больше не веришь в собственные силы?

— Дорогая Мензер! Однажды я уже слышал от тебя похожие слова. — Я принял из ее рук новый стаканчик чаю. Но, прежде чем отхлебнуть, поднес стакан ближе к ее глазам. — Посмотри хорошенько: поверху образовалась тончайшая бархатистая пленка. В ней все — и вкус, и аромат. А взболтай — квинтэссенция чая исчезнет. Что я хотел сказать? Да… Когда в Баку была впервые провозглашена советская власть, знаешь, сколько большевиков числилось в Азербайджане? Четыре тысячи. Только четыре тысячи! Но они сделали революцию.

— У нас в районе партийцев не меньше! Разве их нельзя объединить, как тех, прежних?

— Тогда умели жертвовать всем ради революции.

— А почему сейчас не так? — тихо спросила она.

Я повторил как эхо:

— Почему сейчас не так?

На горечь, прозвучавшую в моем голосе, она отозвалась неожиданно. Обняла и поцеловала меня:

— Бедный мальчуган! Береги силы. Борьба будет нелегкой.

— Борьба уже началась. Завтра принимаю первый бой. Мне не победить в нем, знаю. Но я устою на ногах. Каждому приходит время проверки. Для меня оно настало.

Она окинула меня внимательным взглядом. Потом шутливо, но сильно боднула головой в грудь, будто расшалившийся ягненок. Я не шелохнулся.

— Халлы, Халлы… — произнес я далекий пароль нашей юности. — Ты иногда не верила в мою любовь. Но в моем мужестве не могла сомневаться? Я люблю Родину и свой народ. Готов был отдать за них жизнь во время войны. А вернувшись, знаешь, что я сделал прежде всего? Опустился на колени и поцеловал землю. Верь: я не изменился ни в чем с тех пор!

— Случается, что человек совершает ошибку в один миг. А на ее исправление уходят долгие годы, — нерешительно проговорила она.