Джамиль Алибеков - Планета матери моей (Трилогия)

Я стоял, задрав голову, и чуть не потерял подарок Халлы: книга выскользнула из-под локтя, еле подхватил. Мать, наверно, не станет бранить меня, что не выполнил ее наказов, когда покажу эту прекрасную книгу. У кого еще в селении есть такая же? Мать всегда любила видеть меня за чтением. Проще простого сказать, что на покупки денег не хватило.

На плоской крыше я смутно различил две темные фигуры. Неужели это мать и бабушка Гюльгяз? Откуда-то сбоку прозвучал строгий голос дяди Селима:

— Замин! Это наконец ты?

Я виновато промолчал.

— Разве ты видел, чтобы я, взрослый мужчина, возвращался когда-нибудь так поздно?

— О, аллах! — прошептала мать. — Целый день один в чужом городе… Чего только не передумаешь…

Чтобы прекратить заслуженные упреки, я громко сказал:

— Похоже, что курсы шоферов не для меня.

— Не приняли? — с живостью спросил Селим.

— Не в этом дело. Просто подумал, как я отлучусь из колхоза в самую страдную пору? Мать с детьми останутся без хлеба.

— Конечно, трудностей им не миновать, — сказал Селим. — Тебе тоже. Я и сам так учился. Хочешь рыбки — полезай в воду!

Мать вмешалась с беспокойством и жалостью:

— Ел ли ты хоть что-нибудь, сынок? Накажи меня аллах, почему я в дорогу не дала тебе пару вареных яиц?

Я протянул матери хурджун с книгой.

— Дети спят?

— Недавно угомонились. Тоже тебя ждали.

Я подумал: вот и хорошо, что спят. Принялись бы теребить: «Гага, ты принес гостинцев?» А что им ответить?

— Какая тяжелая книга, — проронила мать. — Дорогая, наверно?

Дядя Селим тоже протянул руку.

— Что за книга?

— Называется «Витязь в тигровой шкуре».

— Что собираешься с нею делать?

— Читать.

— Молодец! Читать — значит тоже учиться.

— Когда же ему и учиться, если не теперь, — подхватила мать. — Он ростом вымахал как чинара, а по годам — ребенок.

Дядя Селим разгорячился, сказал, что шоферская профессия доброе дело, занятие на всю жизнь. Если не сегодня, то завтра половину работы возьмут на себя машины. И кто первый научится понимать мотор, тот будет в выигрыше. А с отставшими жизнь не считается.

— Что же мне все-таки делать? — растерянно спросил я.

— Пораньше идти к председателю за нужными документами, — сказал Селим. — Он уже знает о тебе. И в город. Помни, занятия начинаются со следующей недели.

На этот раз я без труда нашел общежитие педагогического техникума, но не поднялся наверх, а вызвал Халлы во двор.

— Замин? Ты? Даже не узнала. Богатым будешь.

— Тогда давай уйду и снова вернусь, чтобы разбогатеть вдвойне.

Выглядел я франтовато. На мне был старый костюм дяди Селима, он пришелся почти впору. Мать отпарила воротник, почистила обшлага, а брюки я положил на ночь под тюфяк.

— Ты прямо с занятий?

— Да.

— Как я рада! Остается только пожелать, чтобы настал тот день, когда ты откроешь двери института.

— Вместе с тобою?

— Не-ет, едва ли.

— Почему? Ведь сама говорила, что ты человек слова.

— Боюсь тебя огорчить.

— Нет, хочу все знать!

— Обожди, переобуюсь и спущусь.

Мы долго шли по улице в молчании. Но на самом деле продолжали разговор друг с другом, только каждый про себя. Самые остроумные, страстные слова мы говорили в глубине души. И как легко бывает тогда находить молниеносный ответ на самые каверзные вопросы!

А если Халлы скажет, что костюм мне идет? Я очень этого опасался. Поспешу отшутиться: «Нашему молодцу все к лицу». А если удивится, что не видела его раньше на мне? Придется напустить на себя важность: «К чему пускать в глаза пыль? Я не франт». Восхитится, как опрятна моя одежда. «Мать гладила. Специально утюг брала у дяди Селима…» Нет, Селима упоминать не надо. Возможно, Халлы вспомнит, что уже видела этот костюм на другом. Надо было прийти к ней сегодня в своей обычной одежде. Ох, да там живого места не найдешь от заплат!

Я искоса взглянул на Халлы. Узкое платье делало ее высокой и худощавой. Вырез ворота напоминал серпик трехдневной луны. На открытой шее лежала нитка гранатовых бус. Как красиво!

— Халлы, ты ведь не станешь стричь волосы?

— А что?

— Я люблю твои косы.

— Только косы?

Я смутился, промолчал. Она продолжала нарочито легким, игривым, слегка нервным тоном:

— Похвали я твои усики, но не тебя самого! — ведь обиделся бы?

— Я не умею на тебя сердиться!

— Многие наши девушки ходят стрижеными. И представь, им к лицу.

— Но ты не острижешься! Обещай.

— Разве ценность женщины в длине ее волос? Старая песенка: рта не раскрывай, с мужчинами не заговаривай. Но ведь мы-то говорим с тобой?