Леонид Кокоулин - Колымский котлован. Из записок гидростроителя

Наше руководство обещает выслать лес баржами из Ленска. А сейчас осень глубокая. Представьте, лес по Лене: рекой до Якутска — тысяча верст, от Якутска по Амуро-Якутской магистрали до Дражного, с Дражного на ЛЭП. Перегрузки, перевозки, перетряски. То, что называется «в лес дрова везти». Но не будешь ведь сидеть сложа руки, людей кормить надо.

— Поеду прямо на лесоучасток.

— Поезжайте, — говорят, — на месте виднее. Тут недалеко, от Дражного километров пятьдесят, не больше.

Славка садится на лесовоз. До поселка Артанаха асфальт, только под колесами шипит. Поселок золотоискателей виден еще с угорья на склоне горы. В распадке узорчатые следы драг.

В Артанахе дороги расходятся — одна в Якутск, другая на лесосеку. На развилке пивная-закусочная. Заходим. Старатели бьют по прилавку красненькими. Мы пуляем бекасинником-медью: две кружки пива для нас — потолок. Едем дальше. Лесовоз — старая развалина — кряхтит по колдобинам. Славка крутит баранку и говорит:

— У тебя бывает, дед, так — вдруг защемит тоска, куда и деться не знаешь. Хлеб ли ешь, работаешь ли, и даже когда спишь, во сне и то из ума не выходит, тянет к ней, и баста. Душу выворачивает. И прекрасно ведь знаешь, что нечего там делать, у нее уже давно другая семья. А вот перебороть себя… Как ты, думаешь, дед, проходит это?..

— Перегорит.

— И я так думаю, — кивает Славка. Ему хочется так думать. Он останавливает машину, достает термос с измятыми боками. Сворачивает крышку, наливает в нее кипяток, берет похожий на грязный комок ваты сахар. Пьем кипяток по очереди, жаль заварку забыли, сбили бы привкус железа.

— Цвет лица портится от заварки, — бурчит Славка.

— Пишет дружок из Заполярного? — спрашиваю.

Славка мотает головой.

— Лопнула дружба, как мыльный пузырь. Теперь отболело. Я ведь не умею в дружбу играть. Схожусь трудно, но уж если дружба — не предам. Не-е. Душу заложу за друга. Он мне вот сюда плюнул, — Славка показывает большим пальцем на грудь. — Ты знаешь, после того я как-то сразу опустел. Будто выпотрошили. Мы ведь с ним были кровные друзья. Я уж его старался оправдать в душе и так и эдак. Жинка, мол, виновата, я и раньше замечал — ревнует она его ко мне. Ну, опять же не баба! Нет, не нашел ему оправдания. Жинка — жинкой, друг — другом.

Славка крепко затянулся «беломориной» и продолжал;

— Помню, они поженились, а у меня радости полон рот. Бегаю, как чеканутый, компенсацию взял за год. Всякую муру тащу, подушки, подштанники, посуду, то, се. Комнату отдал свою. По первости не соглашались: живи, Славка, за брата. Как уживешь, комната-то: свинья ляжет, и хвост некуда откинуть. Сам понимаю, молодые. Мне что, я и в общаге перебуду. Ну, конечно, забегаю проведать. Мы ведь с ним в тундре на Диксоне где-нибудь, бывало, в зимовьюшке припухаем, слушаем, как пурга заливается, и о чем только не перетолкуем, чего не перещупаем, и в понятиях были вроде одной стороны. Но вот однажды, помню, прихватили мы с базы бочку бензина семьдесят шестой номер, его только для избранных держали. Ну, я и говорю своему дружку — заливай себе, полбочки мне оставь. Что-то замешкался, подхожу с ведерком, наклоняю бочку, а там на донышке бултыхается. Тогда я и внимания не обратил. Кручу рукоятку своей колымаги, бензин хреновый, не заводится. Из глушителя дым, будто мой агрегат углем топится. Мой дружок рожу воротит, якобы не видит. У него с полоборота — и ладно ему. Мелочь, скажешь? Тогда и я так думал. Если в мелочах человек подлец, то подлее человека и не придумаешь. А потом и другое…

Славка морщит лоб и жует «беломорину». Машина заходит в лес. Вроде наступают сумерки, но за поворотом светлеет. Под горою видны квадраты вырубки, обдутые ветрами ряды валков из сучьев, будто покосы. Въезжаем по косогору и упираемся в лесоделяну: ухает и стонет лес. Наперерез нам трелевщик волочит разлапистый кедр, он вздрагивает, переливается сине-черная хвоя. Я ищу мастера. Куда запропастился этот Леший? (Интересно, в самом деле, фамилия мастера — Леший.)

Леший у штабеля головешкой ставит кресты на торцах баланов [4] Балан — бревно определенного размера. . Заросший рыжей щетиной дядя-кряж, руки ниже колен, в спине сутул, широк, что-то у него есть от гориллы. Ни дать ни взять — леший. На меня не обращает никакого внимания. Поверх валенок навыпуск штаны, чтобы снег не попал. Облезлая цигейковая дошка. Ну, думаю, этого надо брать на испуг.

— Где, — спрашиваю, — гидролес? Приказ получили?