Георге Георгиу: Возвращение к любви

«Постой, а вдруг ему не понравилась девушка Матея? Та Миоара! — мелькнула у Горе мысль. — Кто его знает?.. Ведь Матей ему дороже зеницы ока. У него больше нет никого другого на всем белом свете!. Ясно, он боится, как бы сын не попал в случайные руки или не уехал с той Миоарой в Пояну, тогда останется Максим Дмитриевич один-одинешенек… Да-а… Это может свалить и такого медведя, как он.

Ведь я-то почему до сих пор не женился? Эге, сколько девушек встречалось мне на пути!.. Одна лучше другой! А как же мне жениться, когда Максим Дмитриевич холостяк? Да!.. Предположим, я женюсь. Прекрасно! Как только вечереет, я тороплюсь к молоденькой жене, как всякий женатик! А Максим Дмитриевич как останется? Одиноким? Один как перст? Ему захочется проверить ночью, как пашут землю или как убирают кукурузу, а Григоре спит себе в теплых объятиях женушки! Гм!.. Спит… Спит не спит, а все же не может быть на службе… Так?..»

Горе впервые беседовал с самим собой. И ему показалось даже интересным сидеть вот так: никто не тревожит, — и слушать самого себя.

«Вот так!.. И скажет Максим Дмитриевич: какой счастливец этот Горе! Дам я ему возможность всласть наслаждаться счастьем и возьму себе другого шофера… А какой другой шофер будет так понимать его и заботиться о нем? Марку? Марку сидит на диете, он страдает желудком и только о себе думать будет… Факт!

А жениться я бы женился, чувствую, что пробил мой час, да она не хочет, эта чертовка Наталица! Эх, отгрохал бы я свадьбу! Максим Дмитриевич был бы посаженым… А та чертовка не хочет, и все тут!.. Ждет, чтобы с неба свалился принц с собственной «Волгой», не иначе! Сказала бы — и через месяц стояла бы «Волга» у ее ворот…»

Горе уже видел себя за баранкой собственной машины. Ее-то он будет водить сам. Факт! Хотя кто знает?.. Захочет Наталица сесть за баранку — и что ты ей сделаешь? Повезет тебя, чертовка, куда ей вздумается!

«Нет, «Волгу» я не куплю. Чтобы не подумал чего Максим Дмитриевич. Куплю «Москвича», подержанного, и сам отремонтирую его — люкс! А на оставшиеся денежки построю дом. Сколько же мне жить со своими стариками? Небольшой, но красивый домик, как у товарища Лянки… Договорюсь с мастером Жувалэ, и он отделает мне его как куколку, факт! А «Москвич» будет голубой. Как глаза Наталицы…»

Блаженная улыбка осветила лицо водителя…

Шоссе было почти пустынным. Изредка из ночной тьмы вырывалась одинокая машина, ослепляя дорогу фарами, и тут же таяла в темноте. Оставались позади, окутанные ночью и сном, холмы и долины, повороты кончились, и теперь «Волга» свободно неслась по открытому шоссе. Моге казалось, что мотор подчиняется таинственной силе его еще не успокоившихся мыслей.

Он мягко притормозил. Машина прошла еще несколько метров и тихо остановилась, словно заботясь о том, чтобы не нарушить покой своих пассажиров.

Горе повернулся к Моге, вопросительно глядя на него, — не пересесть ли ему за баранку? «Нет», — мотнул головой Мога.

Председатель прикурил сигарету и налег грудью на баранку. Он глядел перед собой на ветровое стекло, как на чистый экран, на котором вот-вот появится фильм из жизни его хорошего знакомого — Максима Моги. Он ждал ясного, четкого изображения, которое упорядочило бы его мысли и послужило бы им ответом. Но вспоминались какие-то мелочи, незначительные происшествия. Недавно на этом же самом шоссе у них забарахлил мотор, и Горе продержал его на дороге почти полчаса… Бухгалтер женил своего сына и попросил у Моги несколько машин, чтобы отвезти гостей к невесте в Албиницу… Его крестница Кристина, жена Мирчи, тоже просила машину, чтобы привезти со станции уголь… Он дал ей машину бесплатно, пожалев двух малых ребятишек Мирчи… Вспомнилось собрание в Мирештах, на котором он побывал недавно…

В какой-то миг Мога засомневался: а сделал ли он что-нибудь полезное для Стэнкуцы? Он смотрел на экран, надеясь, что появится некто со стороны и сумеет подтвердить, что его старания не были напрасными.

Изображение все не возникало… Очень трудно, разумеется, вобрать в несколько кадров жизнь человека, смонтировать наспех и тут же запустить пленку… Асфальтированное шоссе за экраном внезапно заполнилось народом, вперед выступил Матей, ведя под руку Миоару из Пояны… Потом опять ветровое стекло прояснилось, Отражая лишь огонек сигареты — маленькую фосфоресцирующую точку на гаснущем экране телевизора. Точка, разрастаясь, отделилась от экрана, поплыла по воздуху, все ярче сверкая, и Мога очутился в Пояне. Стояла светлая ночь. Полная луна перемигивалась с одинокой звездочкой на горизонте.