Альберт Мифтахутдинов - Закон полярных путешествий - Рассказы о Чукотке

— А ты? — спросил он.

— Мне надо добраться к пастухам, в тундру, в пятую бригаду.

— С кем поедешь?

— Один.

— А собаки?

— Одолжу у Омрынаут.

— Ты уверен?

— Пожалуй…

— Не советую.

— Почему?

— В тундре… торбасное радио… можешь представить, как тебя встретят.

— То, что узнают еще до моего приезда, я уверен.

— Тут и так говорят, сам слышал, какой-то парень, мол, зарезал Омрынаут, потом сам стал каюром… — Володя молчаливо теребил свою бороду. Потом вздохнул; — Вот. А в пятой у нее родственники. Дядька родной…

Он снова замолчал.

— Смотри сам, но я не хочу недоразумений. Тут тундра не книжная, не для мальчишек-романтиков. Пора бы знать…

— Ладно, Вова… и так тошно!

Мы поужинали, я отнес Омрынаут мороженой рыбы, она любила строганину. Договорился с ней о собаках, подарил свой толстый свитер, чтобы рану не застудила, и зеркальные очки, потому что солнце с каждым днем становилось все больше. Она уедет назад на попутных нартах, я верну ей собак не скоро, недели через две, когда вернусь из бригады ее дяди. Я знал, в тундре со мной никаких недоразумений не будет, потому что появлюсь в бригаде один. Ничего не бойся и приезжай один, если не виноват. И никто тебя ни о чем не спросит.

Володя просто не думал об этом…

— Узнала? — обрадовался я.

Мы обнялись.

— Ты снова едешь в тундру? — спросила Катя Вэен.

— Да.

— Заезжай к Омрынаут. Она будет рада…

— Спасибо.

— Идем в мастерскую. У нас лисицы пали, и я малахай сшила. Красивый… и тепло-о в нем, — улыбалась она.

Шитье Кати в тундре узнают сразу. Кто ходил в меховой одежде, сшитой ею, на следующий год не заказывал новую. И я уже третий год ношу ее знаменитый малахай из чернобурки.

Что-то у нас не ладилось, особенно в последнее время. Меня не радовало угнетенное состояние Геннадия, а его, наверное, одна моя физиономия приводила в исступление. Но ничего не поделаешь — мы, как в классической пьесе, связаны единством времени, места и действия.

Время — это окончание полярной ночи и начало солнечных дней. Место — берег Ледовитого океана и метров шестнадцать жилья. Избушка маленькая, а поместилось пятеро — мы с Геннадием, эскимос Николай, его жена чукчанка Вера, их дочь Наташа шести лет. Действие — мы снимаем фильм о снегах, об охоте на песцов, о жизни хозяев избушки, такой далекой и непонятной для тех, кто будет смотреть этот фильм в Москве.

Мы здесь уже третий месяц, а кругом в радиусе пятидесяти километров — ни избушки, ни человека. Невмоготу Геннадию, я понимаю, он на Чукотке впервые. Хотя я надеялся, что ему здесь будет хорошо, ведь приехали мы к моим друзьям.

Хорошие дни перемешались с пургой. Все, что надо, мы уже отсняли. За нами должен прийти трактор, и мы коротаем время в ожидании его — помогаем Николаю и Вере ставить капканы и сети на нерпу, у нас во льду несколько лунок.

Продукты всегда кончаются, сколько бы вы их ни взяли. Тушенку и два двадцатикилограммовых брикета говядины съели в первый месяц. Хлеб тоже. Но вдоволь было муки, нерпичьего и медвежьего мяса. (Медведя убили, когда он зашел в сени и начал подниматься по ступенькам, к дверям комнаты. Стреляла Вера, Николая не было, проверял капканы.) Был сахар и чай в достатке. И еще кое-что по мелочи — немного консервированного борща, немного крупы. Очередной завоз продуктов должен был состояться на тракторе с санями или вездеходе. Любой из них должен был забрать нас и все киносъемочное оборудование.

Отсутствие транспорта устраивало меня: можно дольше пожить с друзьями, хозяевами избушки; все-таки не так скучно, да и вообще, ничто так не ценится на Севере, как разделенное одиночество.

Только Геннадий мрачнел день ото дня. Нерпичье мясо он есть не мог, жир тоже. Не ел медвежатины. И мы, не сговариваясь, оставили ему весь небольшой запас консервов и немного галет, которые берегли для Наташи.

На втором месяце он взялся сам готовить, и только я знал почему. Мы не шибко утруждали себя тщательным мытьем посуды и мяса, а проще — экономили воду. Чтобы добыть ее, приходилось ездить на речку, долбить лед, грузить его на нарту, везти домой, растапливать лед в ведре — так получалась вода. И если умываться можно снегом, то воду мы берегли для чая и супа.

Все анекдоты были рассказаны, все истории из своей жизни и жизни друзей — тоже, некоторые сказки я сочинял Наташе по два раза и, когда ловил себя на этом, лихорадочно вносил коррективы в сюжет, но Наташа, смеясь, поправляла меня, и мы придумали игру: как бы мог спастись зайчик, если бы… или: а что бы было, если бы у мамаши козлят были медвежьи зубы… или; а что, если б у сестрицы Аленушки была нарта и наш вожак Мальчик… или… и до бесконечности. Геннадий не включался в игру, лишь бросал раздраженно-язвительные реплики, адресованные мне.