Николай Угловский - Подруги

— Ты чего увязался за нами, дед? Ну?

— Да как же, Леша… человек новый, парень боевой и к тому же твой квартирант… не грешно бы…

— Ну, а ты тут причем?

— Я, Леша, всегда причем, без меня же вам все равно не обойтись, — прямо глядя светлыми, отнюдь не старческими глазами в лицо Осипову, сказал Никифор.

Осипов воровато оглянулся, быстро достал из нагрудного кармана смятую двадцатипятирублевку, ловко сунул ее в подставленную ладонь Никифора. Тот с живостью кивнул:

— Я мигом…

Володя понял и не хотел при первом знакомстве прослыть «некомпанейским» парнем. Он не менее ловко проделал то же самое, что и Осипов. Обрадованный Никифор тут же скрылся в каком-то переулке.

— Это ты зря, — сказал Осипов. — Обошлись бы.

— Ладно, не будем считаться, — беспечно ответил Володя.

Было уже сумеречно. Чуть примораживало. Размытая и перемешанная днем ногами и колесами грязь покрывалась тонкой корочкой, мягко хрустевшей под сапогами. А в то же время кое-где с нагретых тесовых крыш продолжала тихо падать капель.

Они шли долго — и все по одной, главной, улице, так что Володя невольно окрестил ее Советским проспектом. Он заметил несколько новых домов, это его удивило и обрадовало. «А говорили, что из деревни бегут… Верно, у нас на комбинате много деревенских, но это же все давнишние. Настоящий хлебороб, я думаю, не побежит, он сердцем к земле прирос. На нем все и держится, а мы так… сбоку-припеку, под ногами зря будем мешаться…»

Он усмехнулся, поймав себя на том, что повторяет где-то слышанные слова и все еще считает льнокомбинат своим. Но Володя и не мог рассуждать иначе. Деревню он знал плохо и чувствовал себя здесь чужим. Быть может, позже… но думать об этом сейчас было бесполезно.

Дом Осиповых оказался старым, даже немного покосившимся. У крыльца не хватало одной ступеньки. Осипов не предупредил об этом своего спутника, и Володя, оступившись, едва не разбил себе нос. Осипов смущенно крякнул и, погремев дверным кольцом, вошел в сени. Огня в избе не было. Володя стукнулся головой о полати и машинально растопырил руки, чтобы не наткнуться еще на что-либо, но Осипов уже включил свет. Вся деревня получала электроэнергию с ТЭЦ льнокомбината.

— Раздевайся, будь, как дома, — бодро предложил Осипов и, словно с мороза, смачно потер ладонью о ладонь. — Мамаша, ты спишь?

— Сейчас слезу, — донесся с печки негромкий женский голос.

— Она у меня прихварывает, на печке больше лежит, — объяснил Осипов. — А вообще старуха еще бодрая, износу не будет. Остались у тебя огурчики, мать? Сейчас дед Никифор явится.

— Носит его нелегкая, — пробормотала женщина, шаркая старыми валенками по некрашенному полу. — Связался со старым хрычом, будто других товарищей нет…

На ней была теплая кофта, чистый передник, на голове — простой серый платок, из-под которого выбивались прямые посеребренные прядки волос. Лицо суровое, с глубокими морщинами, внушившими Володе невольное уважение. Однако Володя сразу же заметил, что сына мать побаивается, а может, и жалеет, как единственного кормильца в семье.

— Я, мать, квартиранта привел, из городских. У меня будет работать. Поужинать собери… Чудно, ей-богу, — рассмеялся он, обращаясь к Володе, — то из деревни бежали, а теперь в деревню едут. Ты-то, небось, тоже, из бывших деревенских, а?

— Отец и мать крестьяне были, но я этого дела не помню, — сказал Володя. — А тебе что, не нравится, что мы приехали?

— Мне? Что ты! Это ваше личное дело, я так считаю. И ежели я, допустим, завтра махну в город — это тоже мое личное, дело, верно?

— Не знаю. По-моему, не совсем личное…

— Но ты же сам захотел поехать?

— Понятно, никто мне не приказывал.

— Ну и мне никто не может приказать.

— Ты это всерьез? — удивился Володя.

— Да нет, шучу, конечно… Где это Никифор запропал? Ладно, подождем. Он из-под земли выроет, а пустой не придет.

— Ох, добегается он до греха, свернет себе шею, — осуждающе вставила хозяйка.

— Ты, мать, в наши дела не вмешивайся, — сухо предупредил ее Алексей.

Однако Володя испытывал странную неловкость перед хозяйкой и, пожалуй, был бы рад, если бы дед Никифор пришел «пустой».

Никифор Савельич не заставил себя долго ждать. Он явился возбужденно-веселый, раскрасневшийся, со сбитой на затылок шапкой, суетливый и разговорчивый. Лихо сбросив с плеч полушубок, он с торжествующим видом стукнул двумя бутылками о стол и только тогда повернулся к хозяйке:

— Здорово, Татьяна. Все ворчишь? А ты плюнь, не бабье это занятие — на мужчин жаловаться. В старину за всякие поперечные слова попадало вашему брату, помнишь?