Синев, покосившись на Симака, пробормотал что-то невнятное, он, похоже, не хотел вступать в спор. Камушкин засмеялся и стукнул ладонью по дивану.
— За своих ребят я ручаюсь, — объявил он уверенно. — Одного боятся — как бы бухгалтера не ужали при расчете, тут приходится крутые меры принимать. Нормы выработки тоже не очень правильные. А насчет взрыва — даже близко такая мысль не бродит.
— Именно, — подтвердил Мациевич. — Настоящий шахтер думает о выработке, а не о выдуманных опасностях. Пусть товарищ Скворцова доложит вам, какова разница в выполнении сменных заданий у лучших и худших рабочих. Вот о чем нужно говорить: как подтянуть отстающих. Боюсь, — закончил он, — что все это свидетельствует не о технических просчетах, а о недостатке политической работы с массами. Простите, что я вторгаюсь в эту область, в мою область также вторгаются…
Маша огласила сделанный ею сравнительный расчет выработок лучших и худших рабочих. Цифры ее произвели впечатление, даже Семенюк приоткрыл закрытые от усталости глаза и покачал головой. Мациевич встал.
— Надеюсь, я больше не нужен вам, Гавриил Андреевич? — спросил он официально. — Разрешите нам уйти со Скворцовой?
Он поклонился каждому, удаляясь. Его поклон Симаку был особенно вежлив и глубок. После ухода Мациевича Симак стукнул ладонью по столу и с досадой воскликнул:
— Три поколения шахтеров — и ведь не врет, черт его дери! Откуда же у этого потомственного рабочего такой гонор?
— Ты меньше обращай внимания на его гонор, — посоветовал Озеров. — Я к нему привык, он по-своему, я по-своему — ничего, ладим. А человек он дельный — настоящий техник.
— Все вы народ дельный, — сумрачно отозвался Симак. — Только дело у вас идет неважно — одна беда. Не хотите согласиться, что не в одной технике вашей дело, имеются и другие моменты.
Раздражение еще сидело в нем, он сердито обратился к Камушкину:
— Ты тоже хорош — рыцарь без страха и упрека! Дня не проходит, чтоб не похвастался — то достижениями, то людьми, то перспективами.
Камушкин не растерялся, он подмигнул парторгу и рассмеялся.
— Именно, Петр Михайлович, а ты разве не знал, что у нас на участке все особенное — не как у других.
Мациевич, выйдя за дверь, жестом пригласил Машу к себе. Она остановилась посреди его кабинета, не присаживаясь. Мациевич, склонив голову, хмуро прохаживался по дорожке. Он долго не начинал разговора.
— Конечно, Симак прав, — сказал он неожиданно. — Люди побаиваются. Неправ он в другом — что мы должны считаться с этой боязнью. Мы обязаны разогнать пустые страхи, а не ориентироваться на них. В первую очередь он сам это обязан сделать. Прошу вас, Мария Павловна, разнесите вашу сводку производительности отдельно по участкам — проверим, насколько падает производительность в опасных местах.
Маша думала, что он даст ей еще задание: он не отпускал ее. Словно забыв, что она еще находится в кабинете, он прохаживался взад и вперед, уставясь глазами в пол. Она прервала его размышления:
— Скажите, Владислав Иванович, я давно хотела спросить… Я, конечно, знаю, что означает атмосфера, насыщенная рудничным газом, — вечная опасность взрыва. Насколько эта опасность реальна? Ведь в шахту вдувается наружный воздух — свежая струя во всех разработках. Чего же бояться?
Замкнутое лицо Мациевича вдруг осветилось улыбкой, даже голос его подобрел. Он словно стряхнул с себя задумчивость и заговорил с оживлением:
— Именно так, Мария Павловна, и на этот раз вы угодили в самую точку — свежий воздух выносит метан наружу и предохраняет от возможности взрыва. И пока вентиляторы работают исправно, опасность невелика. Конечно, могут появиться местные скопления газа, их нужно немедленно ставить под свежую струю воздуха. Свежая струя — это самое радикальное средство защиты. Другое средство — предохранение от пламени, искр, трения, строжайший запрет курения, спичек, свечей, исправные электрические контакты и прочее. Нужно совпадение сразу трех причин — исчезновение свежей струи, появление в данном месте метана и вспышка пламени, чтобы произошло несчастье. Каждому понятно, как маловероятно подобное трагическое совпадение трех независимых явлений, — именно поэтому мы, руководители шахты, уверены в безопасности работ. Уверенность эту нужно передать каждому рабочему — разумно передать, чтобы люди поняли, что безопасность зависит и от них. Это, между прочим, и называется — работа с массами. А если несчастье произойдет, размеры его трудно предугадать. Несчастья бесконечно разнообразны, катастрофа на катастрофу не приходится. Позволю себе привести один пример. В 1942 году в Маньчжурии, на угольной шахте, оккупированной японцами, произошел самый крупный во всей истории угольной промышленности взрыв. В одной из разработок взорвался метан, в штольнях начались пожары. Что нужно было сделать? Нужно было нагнетать в забои свежий воздух, чтобы люди не задохнулись. Но это значило разносить по выработкам пожары, терять драгоценный уголь и доходы акционеров. Управляющий принял решение спасти шахту для хозяев. Он остановил вентиляторы, приговорил к смерти тысячу пятьсот человек, ничто их не могло уже спасти. Когда шахта была раскрыта, из нее неделями выносили трупы, целая стена трупов окружала шахтный ствол — люди добрались сюда из самых отдаленных забоев и здесь погибли от удушья. Вы понимаете, Мария Павловна? Ни один из этих людей не погиб бы, если бы управляющий был человеком, а не безжалостной машиной для наживы.
Читать дальше