Сергей Снегов - Взрыв

Серкин, не вынеся мучений, вдруг кинулся к двери. Ржавый с Харитоновым, вскочив, загородили ему дорогу.

— Пусти, дядя Вася! — кричал он с рыданием. — Погибаю, пойми!

Он вырывался с дикой яростью и силой. Харитонов упал, Ржавый пошатнулся — обезумевший парень ударил его кулаком в лицо. Борьба у двери оказалась толчком, вызвавшим массовую панику. Безумное желание вырваться из гибельного мешка замутило всех как внезапное опьянение. Все устремились к двери. Ржавый с Харитоновым отлетели в сторону. Две доски были мгновенно вырваны. Серкин первый кинулся в образовавшееся отверстие. Второй, уже приготовившийся прыгать, заколебался, его подтолкнули нетерпеливые руки, он отскочил. По уклону слышались нетерпеливые шаги, потом раздались и сразу же оборвались хриплые крики — призыв о помощи. Все в ужасе попятились от грозной черной дыры: шаги возвращались обратно, тяжелое тело рухнуло на землю. Серкин хрипел, булькал слюной, царапал пальцами землю. Ржавый переглянулся с Харитоновым, они широко вздохнули, словно перед прыжком в воду, и выскочили в отверстие. Серкин бился у самой двери, он с последней страшной силой вцепился в товарищей. Ржавый с Харитоновым подтащили его к дыре, с десяток рук рвануло его в гезенк. Еще больше рук схватило Ржавого и Харитонова — они перелетели над телами сгрудившихся у дыры шахтеров. Те же самые люди, что недавно выламывали доски, теперь с бешеной торопливостью прилаживали их, затыкали щели. Три человека, задыхаясь сами, яростно массировали Серкина — он приоткрыл глаза, начал дышать. Ржавый, держась за стену, медленно поднялся на ноги. Он встретил взгляд Харитонова, полный отчаяния, видел молящие глаза других людей. Он заговорил, его слушали все, окаменев, словно слова его могли дать единственно нужное — воздух.

— Товарищи! — сказал он слабым голосом. — Лежите, не двигайтесь. Воздух пока есть, будем его экономить. Нас спасут, товарищи!

И, словно отвечая ему, сквозь толщу пород пронесся далекий, глухой, отчетливый звук. И хоть воздуху было так мало, что удержать дыхание даже на секунду казалось равнозначным гибели, все тридцать шесть человек, находившиеся в гезенке, разом остановили дыхание. В напряженной тишине повторился тот же далекий, отчетливый звук, за ним стали доноситься и набегать один на другой такие же звуки. Звуки умножались, нарастали, усиливались: по штольне шли — быстро шли, бежали — люди, они стучали железом по крепи и стенам, чтобы сообщить о своем приближении. Гриценко исступленно крикнул:

— Спасатели!

А затем звуки резко и нестройно хлынули в уклон гезенка. Тяжелые удары обрушились на двери, двери были разнесены. В гезенк ворвались Мациевич и Камушкин, за ними теснились спасатели с кислородными приборами. Респираторы передавались из рук в руки, перебрасывались по воздуху, как арбузы при погрузке, люди припадали к спасительным трубкам, жадно, упоенно дышали.

Мациевич и Симак подходили к каждому шахтеру, расспрашивали о их состоянии. Некоторые чувствовали себя плохо, без помощи не могли двигаться — их уводили, поддерживая под руки. Двух — пожилого шахтера и Серкина — пришлось положить на носилки. Ржавый, Харитонов и Гриценко попросили, чтобы их захватили с собой для дальнейшего осмотра шахты, — они быстро оправились. Мациевич, подумав, согласился — и Ржавый и Гриценко прокладывали большинство из подземных ходов шахты, их помощь могла оказаться полезной.

Ржавый подошел к носилкам, на которых лежал Серкин. Измученный парень заплакал, увидев Ржавого..

— Дядя Вася, — прошептал он сипло, — прости, дядя Вася. Себя не помнил…

Ржавый погладил его по голове.

— Дурачок, — сказал он нежно. — Ну, дурачок же!..

Теперь Мациевич шел в семнадцатый квершлаг, он хотел ознакомиться с местом взрыва. Он освещал своей лампочкой стены, исследовал каждую трещину, лампочки сопровождавших его людей помогали ему, усиливая освещение. Над телом молодого отпальщика он размышлял несколько минут: сожженное, расплющенное, покрытое сгоревшей кровью и лохмотьями, оно распадалось от прикосновения. Мациевич сделал знак, чтоб труп оставили на месте, и прошел дальше. Мастер почти не был обожжен, смерть, видимо, наступила от удара в темя — взрывная волна бросила его головой на валок транспортера. Странным было выражение его лица: страдание переплеталось в нем с изумлением, широко раскрытыми глазами Бойков словно всматривался во что-то такое, чему невозможно было поверить. Мациевич быстро отвел от него свой фонарик — с этим человеком он пять лет проработал на шахте. Мастера тоже пока оставили на месте его гибели. Под транспортером нашелся чемоданчик Маши и обрывки ее записей, все это аккуратно собрали. Потом Мациевича потянул за руку Камушкин и показал на противоположную сторону квершлага. Мациевич перепрыгнул через транспортер. Симак, уже находившийся там, освещал своим фонариком низ стены. Мациевич склонился на колено, всматриваясь в освещенный участок. Из узенькой щелочки выбивался газовый фонтанчик, он тоненько посвистывал и посапывал, когда его заливала влага, обильно осевшая на стенах после взрыва. Это был суфляр, типичный небольшой суфляр, такой же, как многие другие суфляры, наполнявшие шахту метаном. Эта маленькая струйка метана была истинной причиной разрушений в шахте, убийцей людей — выброшенный ею в плохо проветриваемый квершлаг газ вызвал взрыв. Ни Мациевич, ни Симак, ни Камушкин не могли оторваться от суфляра, шахтеры и спасатели, стоявшие около них, не шевелились, понимая их долгое размышление, — суфляр был неожиданностью. Вчера его еще не было, он вырвался только сегодня, десятки подобных же суфляров своевременно обнаруживали и обезвреживали, этот — не успели…