Сергей Снегов - Взрыв

— Семеныч, — сказал Камушкин старику, — покажешь нашему инженеру-нормировщику, Марии Павловне, что у тебя к чему. Она кое-что на карандаш возьмет, ты не смущайся.

— Все покажу, — пообещал старик. — Иди спокойно, Павел. Раньше, как через час, не начнем, будем ждать сигнала.

— А вы будьте благоразумны, — сказал Камушкин Маше. — Двигаться по подземным ходам в районе отпалки запрещено, придется вам сидеть и ждать, пока я не вернусь. Можете рассматривать это, как официальное распоряжение.

Обида у Маши еще не прошла. Она ничего не ответила, только кивнула головой и отвернулась.

— Шахтерским делом интересуешься, Маша! — одобрительно сказал старый рабочий. — Стоящее оно дело, шахтерское. Многие побаиваются, а я рассуждаю — нет лучше этой специальности. Как по-твоему, Серега?

Ему хотелось поговорить. Он поворачивался то к Маше, то к своему товарищу. Свет его лампочки описывал причудливую кривую, на стенах квершлага вспыхивали льдинки инея, черным блеском отсвечивала дверка пускателя.

— Почему у вас так душно? — спросила Маша. — Трудно здесь долгое время высидеть.

— Кто ж его знает? — охотно ответил старик. — Всегда здесь застойно, сегодня, однако, хуже. Земля, девонька, она крепкого духа. Ничего, от земли не заболевают — сороковой год под землей кручусь, даже ревматизма не нажил.

Он заметил, что Маша с интересом рассматривает ящичек, стоявший у его ног. Он стал рассказывать, как они производят отпалку. Раньше это было совсем просто: от зарядов, заложенных в буровые отверстия, тянулись шнуры, их поджигали спичками, отбегали и ждали взрыва.

Штука эта называлась огневым палением. Теперь так нельзя: в шахте появился опасный газ. Вот он на старости лет освоил новую конструкцию взрывмашинки; специальный это приборчик, от него идут провода к зарядам, нажмешь пусковой механизм, и готово — где-то летят глыбы породы и угля. И главное, никакой искры, никакой опасности, в самом проклятом месте сиди и распоряжайся — ничего, тебе не угрожает.

— Командный механизм, — сказал старик с гордостью.

Маша вынула свой дневник и аккуратно занесла в него, что увидела. Старик поинтересовался, что она пишет и почему смотрит на часы и секундомер. Она объяснила, что отмечает их простои, время ожидания следующей операции.

— Правильно записываешь, — сказал старик дружелюбно. — Так и надо, работа наша такая — невозможно без ожидания.

Молодой рабочий оказался не таким спокойным, как старик. Под внимательным взглядом Маши он стал нервничать. Слово «простой» всегда звучит осуждающе, даже если простаивать приходится по необходимости. Он вскочил.

— Семеныч, я начну потихоньку прилаживать, — сказал он.

— Прилаживай, — отозвался старик. — Прилаживай пока, Серега.

Рабочий скрылся в темноте и вынырнул из нее, таща два тонких провода. Он держал их еще в руках, концы их, освещенные светом его лампочки, ярко блестели. Маша сделала запись в дневнике: «После продолжительного простоя отпальщик вдруг заторопился…» и подняла голову, чтоб посмотреть, что же он делает и как точнее назвать его операцию. И то, что произошло в этот момент, отпечаталось в памяти Маши с такой страшной отчетливостью, словно она всматривалась в эту картину долгие годы. Мощное голубоватое пламя широким факелом охватило отпальщика. Крик, вырвавшийся из его страшно распахнутого рта, был так пронзителен, что он на мгновение заглушил грохот начавшего расширяться и греметь пламени. А затем — тоже на какие-то доли секунды — все звуки были покрыты шумом метнувшегося по квершлагу пламени, он показался Маше шелестом ветра в ветвях, достигшим силы громового удара. Пламя ослепительно заполнило верхнюю часть квершлага, ударило Машу нижней своей частью — пластом раскаленного воздуха — и умчалось в сторону свежей струи. Где-то посередине квершлага произошел взрыв — голубое сияние достигло ужасающей яркости, и возвратившаяся обратно взрывная волна мощно обрушилась на стены.

Маша упала на стену, обожженная и разбитая упругим ударом пламени, и видела, лежа на спине и не имея сил подняться, как устоявший на ногах отпальщик сдирал с себя пылающую одежду. Взрывная волна подхватила его и бросила на стену квершлага. Маша видела в еще не погасшем сиянии, как внезапно сплющилось в блин прижатое волной к крепи тело отпальщика, как оно так же внезапно распухло и возвратилось в прежнее положение и — уже безжизненное — рухнуло вниз. Огромный, мощный грохот, непереносимый и мучительный, как гигантский поток воды, обрушившийся с высоты, ударил по всему телу Маши, наполнял и разрывал уши. А когда грохот иссяк и стали постепенно вновь слышны обычные мелкие звуки, кругом было непроглядно темно и душно, как в истопленной печи.