Александр Поповский - Повесть о несодеянном преступлении. Повесть о жизни и смерти. Профессор Студенцов

Ах, вот что… Ну, ну, послушаем». Благополучие вызывает у него кроткую улыбку, подозрение — тревогу и раздумье. «Так, так, Матвей Матвеевич, — говорит врач, — доигрались… Председатель колхоза вам не по душе, порядки не нравятся, то да се не по нас…» Он кладет больного на кушетку, ощупывает суставы, внутренности и вновь переносит свое взимание на грудь. Снова и снова напрягает он слух, чтобы вырвать признание у организма. Сам творец процедуры выстукивания позавидовал бы такому искусству.

Внимание Якова Гавриловича привлекают рубцы на теле больного. То были некогда раны, глубокие и мучительные, они заживали с трудом. Он отводит глаза от исполосованного тела, а взгляд снова возвращается к рубцам. Как убедить себя не думать о том, что его не касается? Ненужные впечатления оттесняют важный вопрос, не дают разобраться в серьезной задаче: к кому обращены были упреки Сергея? Кого он имел в виду? Снова праздные размышления отводят его мысли в сторону. Ну, что ему до того, что конь ударом копыта некогда рассек колхознику лоб? Чего ради занимает его этот шрам? Пусть лицо человека двояко: молодое и красивое, с одной стороны, брюзгливое и старое — с другой, но что до всего этого ему, Студенцову?

— Неладно, неладно, Матвей Матвеевич, неладно, — все еще выслушивает больного и приговаривает врач, — колхозные дела вам желудок испортили, не успокоитесь — хуже будет. Пропишу вам лекарство, но не в нем дело, оставьте кляузы — и боли пройдут.

— А горчичников не надо? — уныло спрашивает больной.

— Не надо, — внезапно ослабевшим голосом отвечает врач.

— Не помогут? А баночек?

— И банок не надо. Утихомиритесь, — мягко уговаривает он больного, — и лечение сразу же впрок пойдет.

— Баночек надо, — настаивает колхозник, — они помогают мне.

Он складывает крест–накрест ладони, раздвигает их и осторожно сводит. «Мухи так не заденет, — говорят о нем в деревне, — а человека ладонями прибьет».

— Верно, что корова у вас скинула? — пытается врач перевести разговор.

— Да, скинула, — неохотно отвечает больной, — не у меня одного. В колхозе закопали шестого теленка.

— Приезжал ветеринар?

— Приезжал… Так как же, Сергей Иванович, банки мне поставите? Прикажите пяток — не больше.

— Не нужны они тебе, — слабо возражает врач, — право, не нужны.

Он смущен присутствием отца, взгляд врача выражает затруднение.

— В другой раз десяток поставлю, не сейчас.

Яков Гаврилович ничего не видит и не слышит, мысли его прикованы к обезображенному телу больного. Это были ожоги, опасные для жизни ожоги, но почему они занимают его?

Прежде чем отпустить колхозника, врач ему говорит:

— С председателем я потолкую, а вы, Матвей Матвеевич, потерпите, не будоражьте людей.

Колхозник согласен, на его унылом лице блуждает слабая улыбка:

— Спасибо, Сергей Иванович, спасибо. Поддержали вы меня. Колебался я сильно, — и так меня качнет и этак: уходить охота и колхоза как бы жаль… Теперь покорюсь, пусть как хотят заправляют, своя жизнь дороже.

Больной ушел, а взволнованный врач не находит себе места.

— Не надо было прописывать ему банок, — не то укоряет он себя, не то жалуется отцу, — привыкли тут люди, что с ними сделаешь. Не пропишешь, он и совета моего не послушает, по–прежнему будет будоражить колхоз. Сорок семейств из–за него, шального, страдает.

Это грустное признание вызывает у Якова Гавриловича малоутешительный ответ:

— Такова наша профессия, мой мальчик: она обращает нас в неоплатных должников, и единственное право, которое нам дано, — заботиться о том, чтобы, неоплатные, мы не стали несостоятельными.

— Я пробовал лечить их, не заглядывая дальше больного места, — грустно продолжает Сергей, — ничего не вышло. Я прописывал им лекарства и режимы, а домашние заботы сводили лечение к нулю. Пришлось по–другому строить работу, заглядывать в душу и ее лечить.

Яков Гаврилович вспоминает прежнего Сережу, рассудительного, послушного, и его слова: «Мне надо себя проверить, способен ли я быть врачом… Надо жить среди больных, вникнуть в их нужды и чувства и понаблюдать за собой». Он проверил себя, понаблюдал и к какому пришел решению?

— Особенно трудно мне с раковыми больными, — жалуется Сергей. — Приходишь к ним домой и говоришь: «Надо лечиться, рака у вас нет, а может образоваться. Бросьте курить — и исчезнут бронхиты, а в них сейчас зло». Они смеются надо мной: курили их отцы, курили деды и дожили до глубокой старости, цигарка не может им повредить. Не верят, что от курения бывает рак легкого, что водкой можно испортить себе желудок. У них на это один ответ: пьют и курят многие, однако же никто из них не болеет. Расскажешь, что алкоголь убивает клетки печени, мышцы сердца и ткани нервной системы, как будто просветил больного, а он продолжает делать свое… С одним я чуть не сцепился, едва сдержал себя. У него руки чешутся срезать с лица родимые пятна. Перетянет родинку веревочкой и хочет так разделаться с ней. Говоришь ему, что нельзя, на этой почве образуются раковые опухоли. «Ничего не будет, — отвечает, — отомрет родинка и отпадет».