Максим Зверев - Заимка в бору

Все удивленно переглянулись. Известно было, что я учусь на тройки и не выделяюсь ни по одному предмету.

За грубые орфографические ошибки сочинение заслуживает двойки, но я поставил за него пять с минусом, настолько оно зрелое в литературном отношении. Это сочинение о чудесной природе окрестностей нашего города. Слушайте, я вам его прочитаю!

Преподаватель словесности был прекрасный чтец, и от этого мое произведение показалось мне и в самом деле замечательным.

Я сидел красный, как рак от смущения.

Когда у подростков-старшеклассников начинает ломаться голос и появляются первые признаки усов, обычно их тянет к самостоятельности, ухарству – море кажется по колено! Не миновал и я этой поры. Однажды, на большой перемене мы с жаром спорили о храбрости.

– Ночью не пойдешь один на кладбище, побоишься, хотя и охотник! – наседал на меня товарищ по соседней парте Михайлов, сын начальника Алтайского округа.

– Это шаблон! Даже девчонки туда на спор ходят, – возражал я, – предложи что-нибудь действительно страшное.

–Изволь! Ты ведь знаешь наш дом на Томской улице? В Барнауле в прошлом веке он был одноэтажным, а в подвале находились тюремные камеры.

– Это все знают! – перебил я. – Ну и что же?

– А то, что в камере № 7 была заключена революционерка, дочь богатея, как ни странно. Ее схватили на балу в роскошном голубом платье, когда она пыталась выстрелить в губернатора. Как только ее оставили одну в камере, она повесилась на своем поясе.

– При чем тут храбрость? И вообще – к чему ты все это говоришь, – перебил я Михайлова.

– Ты знаешь, какой завтра праздник?

– Конечно: именины царя. Будет парад на соборной площади, а нам учиться – в календаре красное число, – ответил я.

– И тогда был бал в день именин императора, а вечером она повесилась. Говорят, что как только наступает царский день, в тот вечер ее можно увидеть, если набраться храбрости, сесть в камеру № 7 и смотреть в зеркало. Спорю, что ты побоишься это сделать! – и Михайлов испытующе посмотрел на меня.

– А ты? – спросил я.

– Не побоюсь нисколько!

– И я тоже! – выпалил я неожиданно для самого себя.

– Тогда давай завтра отправимся туда вместе!

Послышался звонок. Перемена кончилась. Признаться, я раскаивался, что дал согласие, но делать было нечего.

На другой день вечером я пришел к Михайлову. Он ждал меня, втайне надеясь, что я не приду. Впрочем, только через год он признался мне в этом. А тогда родители его уехали на бал по случаю празднества, именин царя, в доме оставалась одна кухарка. За рублевку мы уговорили ее сохранить в тайне нашу затею, открыли люк в сенях, под парадной лестницей, и спустились в подвал со свечой в руках.

При слабом свете низкий сводчатый коридор казался бесконечным. По обеим сторонам были казематы с крошечными решетчатыми окошками. Наши шаги гулко раздавались в пустом помещении. Мы оба замирали от страха, стараясь не выказывать это друг другу, но все же нашли в себе силы отыскать полустертую цифру «7» на одной из камер. Со скрипом открылась тяжелая дверь, и мы вошли в тесную, затхлую каморку, высоко подняв свечу. К одной стене была прикована ржавая железная кровать.

– Сядем… – прошептал Михайлов, указывая на кровать.

Мы сели. Я держал свечу, а он зеркало.

– А когда она повесилась? —едва слышно пролепетал я.

– Как раз в это время… Молчи…

Мы надолго замолчали. Однако голубая дама в зеркале не появлялась. В нем смутно виднелись при свете свечи только наши побледневшие лица.

Прошло порядочно времени. Я только хотел сказать: «Хватит, айда отсюда», – как вдруг мы совершенно явственно услышали дробный стук женских каблучков по лестнице у нас над головами.

– Она… сейчас сюда… – Михайлов порывисто вскочил, толкнув меня, а я с перепугу выронил свечу. Мы сразу оказались в кромешной темноте. На полу зазвенели осколки упавшего зеркала. А мы в ужасе, на ощупь, бросились из подвала к выходу, держась за стены и ожидая в любую секунду чего-то сверх естественного!

Опомнились мы только, когда ворвались в кухню.

– Что-то скоро вернулись, храбрецы? – улыбнулась кухарка, заметив наш перепуганный вид.

– Шаги на лестнице услыхали? Это барыня плохо себя почувствовала на балу и вернулась домой…

Учебный день в Барнаульском реальном училище начинался без четверти девять утра. Швейцар звонил, и 300 реалистов строились в ряды по классам в актовом зале на втором этаже. Серые брюки и серые тужурки с двумя блестящими пуговицами на воротниках, кожаные черные ремни с медными бляхами и буквами Р. У. И. Н. II делали всех однородной серой массой. Классные надзиратели обходили и ровняли ряды. Все стихало. В коридоре раздавались торопливые мелкие шаги директора статского советника Голандина, и он входил всегда как-то правым плечом вперед, немного боком. Мельком взглянув на притихшие ряды, он кивал классному надзирателю: