Максим Зверев - Заимка в бору

На уроке рисования я получал пятерки и на этот раз хорошо нарисовал гипсовый шар, быстрее всех.

– Дай срисую… – прошептал сосед по парте Борис Пушкарев.

С помощью папиросной бумаги он перерисовал мой рисунок себе в тетрадь. Отметки ставились в конце урока. Учитель рисования Еврейнов (его фамилию я запомнил на всю жизнь) обходил парты и на тетрадях каждому выставлял отметки. Я получил тройку, а Борис – пятерку! Я хотел поднять руку, чтобы сказать, что произошла ошибка. Но Борис удержал меня:

– Молчи, а то мне он кол влепит! Подумаешь, у тебя столько пятерок по рисованию, одна тройка ничего не значит.

Я согласился. Но на следующем уроке у меня списали несколько ребят и получили по пятерке, а я опять тройку.

Дома я рассказал об этом родителям.

Оказалось, мама поссорилась в Общественном собрании с Еврейновым: он придерживался верноподданнических взглядов и боготворил царя, а мама ненавидела государственный строй России и наговорила много лишнего. Родители побоялись огласки, решили промолчать, а я так и закончил год с тройкой по рисованию.

Рождество. Раннее зимнее утро. Еще сумерки, а в доме раздается хор детских голосов:

Рождество твое, Христе боже наш,

Воссия мирове свет разума…

Кончается это короткое песнопение веселыми детскими голосами:

– С праздником, хозяин и хозяюшка!

Это пришли славельщики. Вынести им мелких монет, печенья и конфет было моей обязанностью. Ребята благодарили и убегали славить в следующий дом. Вскоре появлялись новые славельщики. За утро их приходило несколько шумных стаек. Угощение для них мать приготовляла с вечера.

Хлопот у хозяек было множество. По своим достаткам в каждом доме двадцать пятого декабря накрывали праздничный стол. А у богатеев— купцов на все рождество и святки накрывались столы со всевозможными закусками, дорогими винами, жареными поросятами, утками и гусями, запеченными окороками и другими угощениями. Хозяйка принимала визитеров – более близкие знакомые приходили и выпивали рюмочку— другую и закусывали, менее близкие – оставляли только визитные карточки.

В последних классах я дружил с Глебом Платоновым, сыном барнаульского богача и с двумя его сестрами Любой и Зиной. У них-то я и повидал роскошный рождественский праздничный стол. Меня тогда особенно поразило обилие свежих фруктов: верненский душистый апорт, крупные груши – дюшес, виноград и многое другое. Первый раз в жизни я робко взял со стола у Платонова грушу и навсегда запомнил ее вкус. Фрукты с юга завозились на лошадях, в санях, закутанные в кошмы, в Барнаул, Томск и другие сибирские города. Всю зиму ими торговали только татары в полуподвальных лавках, почти не отапливаемых.

На все святки распределялись дни, к кому из товарищей идти на елку. Друзей было много, дней не хватало. У нас в доме родители устраивали елку в сочельник – в ночь под рождество – двадцать четвертого декабря.

Танцевали на вечерах под бренчание балалаек, игру гитар и гармошек. В очень богатых домах появились пружинные граммофоны, они заводились ручками. Неожиданно граммофон появился и в нашей семье, самым удивительным образом. Мои родители оба курили. Тогда не было в продаже сигарет и готовых папирос. Табак продавался отдельно от пустых гильз. Курильщики дома сами набивали табаком гильзы или курили трубки и самокрутки.

Отец купил перед рождеством коробку гильз фирмы «Катык», вскрыл ее и обнаружил в ней выигрышный билет на один граммофон с набором пластинок.

В то время конкурирующие фирмы широко рекламировали свои товары, обещая покупателям выигрыши, если они будут покупать табачные изделия только у них. На коробке было написано: «Покупайте только гильзы «Катыка», и дальше шел перечень предметов, которые можно было выиграть. Из многих сотен тысяч коробок отцу досталась «счастливая»! В тот же день был принесен домой граммофон с десятком пластинок.

Кроме песен Собинова, Шаляпина и других были четыре с танцами – вальсом «На сопках Маньчжурии», полькой, венгеркой и казачком. Все рождество мы таскали граммофон по вечеринкам из одного дома в другой.

В Сибири никогда не было крепостного права и помещиков. Но дворянское собрание было на углу улицы Томской и Соборного переулка (ныне ул. Короленко). Впрочем, интеллигенция называла этот клуб «Общественным собранием».

На святках в дворянском собрании устраивались вечера— маскарады. А мы устраивали маскарады у себя дома и веселыми шумными компаниями ряженых ходили по знакомым семьям. Кончалось все танцами под наш граммофон. Была у меня и неприятность. В магазине я купил погоны полковника, нарядился офицером, а вместо шашки выпросил у товарища отца шпагу с кистью от парадного мундира.