Максим Зверев - Заимка в бору

На пруду раздались всплески, и громкое ржание неожиданно возвестило, что это лошадь прошла мимо нас. В ответ ей с горы заржала вторая наша лошадь.

– Это Гнедко распутался и приходил пить, – пояснил я и вылез из-под одеяла. – Где у нас топор? – Я с усилием овладел собой и старался говорить без дрожи в голосе, но это плохо удавалось.

– У нас нет топора, – донесся из-под одеяла голос Бориса.

– Я хотел сказать – где томагавк? – поправился я.

– Он остался около костра…

– Борис, принеси его!

– Здесь нет никакого бледнолицего Бориса. К кому ты обращаешься?

– Великий вождь делаваров, принеси томагавк!

– А, почему это должен сделать Бурый Медведь, а не Серый Волк?

– У меня разболелась нога… Да я и не знаю, где ты его положил, еще не найду в темноте. Может быть, Бурый Медведь боится? Тогда я…

– Уф! – раздалось в ответ. Борис с большой неохотой вышел из шалаша и вскоре с нервной торопливостью ворвался обратно.

– Томагавк будет у входа… Кто полезет – останется без скальпа! – мрачно заявил Борис и залез под одеяло.

Топор сделал нас храбрее, и вскоре мы оба уснули.

Утром ночные страхи были забыты. С первыми лучами солнца мы побежали на пруд умываться. На «книге посетителей» оказались следы коня. Он прошел по ней к пруду и обратно, растоптал и перемешал грязь с землей. Около вигвама мы обнаружили на грязи следы мужских и женских ботинок: это родители приходили поздно вечером, убедились, что мы спокойно спим, и вернулись домой.

Помню Барнаул в первые годы нашего века. Это был уездный город Алтайского края, почти сплошь из деревянных домов и с деревянными тротуарами. По ночам по всему городу раздавался лай собак и стучали колотушки ночных сторожей, словно нарочно предупреждая редких ночных воров, что идет сторож. Номера были не у всех домов. Нужный адрес находили по приметам у любого встречного на улице примерно так:

– Где живет Елизаров?

– Вон на углу большой желтый дом, видите? От него идите направо по переулку до магазина Морозова, а рядом с магазином живут Елизаровы. У них дом приметный с мезонином и кирпичная площадка перед подъездом.

Даже письма из других городов приходили с такими адресами:

«Барнаул, улица Сузунская, против портного Лазарева, господину Вдовину».

Каждую весну на Заводской улице долго стояла большая лужа, заливая даже тротуары. По обоим берегам лужи с утра до вечера стояли извозчики и за пятак перевозили через лужу или подвозили к затопленным домам. Жители «прибрежных» домов, жалея пятаки, строили переходы вдоль домов – бросали в мягкое месиво грязи кирпичи и поверх них доски. Держась за стены домов и заборы, осторожно шли до нужной калитки. Были случаи, что доска соскальзывала с кирпичей и пешеход оказывался по колено в воде и грязи. Это приводило в восторг извозчиков:

– Пожалел пятак, скряга!

– Порядился бы, и за три копейки доставил бы!

– Тони там, не повезу таперя – пролетку мне замараешь. Ха-ха-ха!

– Пропаду на вас нет, варнаки, – неслось в ответ гневное из лужи. – Шкуродеры, окаянные!…

Большинство горожан было убеждено еще от родителей и дедов в незыблемости царского строя. Шли годы без волнений, тревог, жизнь была ровной, одинаковой сегодня, как вчера, как будет завтра, примерно до 1904 года. В газетах стали появляться сообщения о забастовках рабочих, восстаниях, погромах, бунтах, особенно после того, как стало известно о позорной войне с Японией и падении Порт-Артура в декабре 1904 года. Напротив нашей квартиры в городе жил ссыльный революционер Штильке. На несколько зимних месяцев родители снимали в городе квартиру. В то утро наша семья не отходила от окон. И вот на улице показалась небольшая толпа. Впереди несли портреты царя и царицы, иконы, хоругви 5 5 Хоругвь – религиозное знамя, используемое во время военных действий. На полотнище военной хоругви изображается образ Иисуса Христа, Богородицы, святых, герб, или святые реликвии ( примечание редактора ) , взятые из церкви. Толпа шла без шапок и нестройно пела пьяными голосами: «Боже царя храни…» Замыкал эту кучку людей десяток конных городовых. По тротуарам и сзади шли огромные толпы любопытных.

– Это черносотенцы! – воскликнул отец. – Сейчас эти негодяи начнут погром. Марья, уведи сына!

Но я вернулся и припал к другому окну.

Перед домом Штильке черносотенцы остановились. Пение смолкло. Раздались крики, в окна полетели обломки кирпичей. Ободряющие пьяные выкрики усилились. Люди ворвались в дом. Под неистовые вопли и улюлюканье зазвенели разбитые окна, на улицу вылетели оконные рамы, из пустых отверстий поднялись облачка пуха и перьев из разорванных подушек, осколки посуды со звоном рассыпались по улице. Но конные городовые 6 6 Городовой – в царской России: нижний чин городской полиции (примечание редактора) невозмутимо смотрели на это бесчинство.