Сергей Снегов - Двадцать четыре часа

Он начал с первого вопроса — с того, самого главного и самого существенного, как все это могло получиться. И тут все упиралось в Маркова — его отношения с Марковым и были этим самым главным и самым существенным: он с самого начала стал враждовать с ним, упорствовал в этой вражде и сейчас пожинает ее результаты.

Он вспомнил холодный осенний день, — в этот день в Рудный прилетел новый директор комбината, Алексей Антонович Марков. Они, встречающие, человек восемь, ждали его на аэродроме. Шадрин, угодливый, как всегда, подошел к Семенову и, опуская поднятый воротник, озабоченно проговорил:

— Как думаешь, Василий Петрович, трудновато теперь придется? Марков — мужик с характером, Печерского терпеть не может, а мы все жили с Печерским душа в душу. Смотри, как его расписывают из министерства — особые полномочия…

— Ну, и что же? — сказал Семенов усмехаясь. — Новой метле всегда полномочия даются побольше, чтоб мела почище. Тебе, конечно, полагается тревожиться — начальник твой. А я его всегда к порядку призову, если он начнет очень уж министром себя держать.

Это была, конечно, ошибка, тут он должен признаться — сплоховал. Маркова назначили не случайно. На комбинате, конечно, строительство шло, новые цехи один за другим сдавались в эксплуатацию, но старые — основные — заводы застряли на том же уровне, какой был в последний год войны. Печерский, бывший директор, оправдывался: и уровень военных лет сам по себе очень высок, и оборудование поизносилось, и людей стало меньше. Тут, на месте, оправдания его казались вескими, Семенов, недавно присланный в Рудный, видел сам — люди работают с большим напряжением, ну, еще один-два процента можно было выжать, не больше. А потом прибыла правительственная комиссия, и Печерского с позором сняли. Он, Семенов, одним из первых читал доклад комиссии: комбинат недопустимо отстал в техническом отношении, за послевоенные годы не внедрено ни одного нового прогрессивного метода, технические показатели по всем процессам ниже, чем на других заводах страны, ниже, чем за рубежом. За докладом пришло сообщение — вместо Печерского назначен Марков, а приезду Маркова предшествовала слава — человек решительный, знающий, настойчивый. Лазарев, только что прилетевший из Москвы — был в командировке, — с восторгом сообщал: Марков учил американских капиталистов работать по русскому графику. Это происшествие казалось совершенно невероятным, — если бы о нем рассказывал не Лазарев, а другой, Семенов рассмеялся бы прямо в лицо, но потом многие, приезжавшие из Москвы, подтверждали: да, сам Марков со смехом сознался, что было такое дело. Произошло это в сорок шестом году. Марков принимал в Америке заказанное еще во время войны оборудование. Фирма, учуявшая ветерок приближавшейся холодной войны, что-то крутила, ссылалась на отсутствие рабочих, загруженность оборудования и сорвала сроки поставок. Марков походил по заводу, набросал график выпуска с планом расстановки оборудования и людей и предъявил дирекции. Фирме деваться было некуда, американцы подмахнули график и вывесили его на заводе как приказ дирекции; он так и назывался на заводе — график мистера Маркова. Дело в сущности мелкое, но характерное, Марков в нем показал и свои инженерные знания, и властный характер, и отнюдь не дипломатическое обращение — сам признавался потом, что настаивал, грозил фирме передачей спора в суд… Он, Семенов, этой стороны дела, пожалуй, тоже недооценил.

И трения начались тут же, на аэродроме. Марков взял его под руку и сказал:

— Ну, Василий Петрович, придется ломать старые порядки. Вы тут основательно закостенели в своем нежелании нового. Думаю, нужно прямо-таки техническую революцию начинать и беспощадно гнать тех, кто этого не понимает. Крепко надеюсь на твою помощь.

Ему не понравились эти хвастливые слова. Он высвободил свою руку и сухо ответил:

— Помочь тебе в ценных начинаниях — моя партийная обязанность. А насчет гнать — не слишком ли увлекаешься? Народ тут неплохой.

Марков зорко, недружелюбно посмотрел на него, но промолчал. А через некоторое время на бюро горкома он повел такую речь:

— Накладные расходы у нас колоссальны. Всего пять заводов в Советском Союзе выпускают ту же продукцию, что и мы, — наш самый большой и самый отстающий. Знаете ли вы, дорогие товарищи, что на тонну продукции, выпускаемой в Рудном, людей по штатному расписанию ровно на тридцать процентов больше, чем на передовом из этих пяти заводов — я захватил с собой штаты, можете сравнить. И нечего оправдываться, что у нас особые условия — отдаленность, сложность переработки руд и прочее. Суть в другом: люди работают с прохладцем, рабочий день не уплотнен. Вот я был в Америке — там у работника каждая минута заполнена. Думаю, то-варшци, придется начать со штатов и беспощадно ликвидировать все штатные излишества. Крику, конечно, будет много, но государство выиграет, а это — главное.