Сергей Снегов: Учительница

— Ешь, говорю, какие там деньги!

Павел тоже сказал:

— Ешь, не кочевряжься!

Оля ела, поглядывая на обоих. Женщина рассказывала. Они едут в Игарку, на лесопильный завод, там у них свояк, пишет — ничего, жить можно. Павел, муж ее, вернулся с фронта, семь месяцев валялся в госпитале, думали, уж не жилец на свете, нет, вывернулся. А сейчас нужно искать работу полегче, чтоб нутро не перетруждать, вот они и надумали податься на север, собрали барахлишко и поехали. А в Красноярске застряли. Главное — неизвестно, когда будут пароходы. У них еще горе — вещей много, тяжесть страшная, а Павел не хочет понимать, что прежней силы нету, — никого на подмогу не просит. Если пароход появится, другие сядут, а им пропадать на берегу.

— Хватит, Мотя! — недовольно сказал Павел. — За подмогу сотенных три выложить, а они на улице не валяются.

Оля несмело поддержала Мотю. Да, без помощи такой тюк не погрузить. Она подсобит им, если они разрешат. Это ничего, что она худенькая, сил у нее много. Оля говорила горячо. Ей хотелось чем-нибудь отблагодарить этих людей. Павел хмуро взглянул на ее раскрасневшееся лицо и усмехнулся.

— Сиди уж, — сказал он невесело. — Не такой я слабый: в грузчики не пойду, а добро свое потащу, когда припрет. — И, продолжая бесконечный спор с женой, он сказал: — Баба ты, Мотя, сути не понимаешь. Разве я скуплюсь? Да ведь кого наймешь? Дать кому деньжата, а в нужный момент — где он? Вот чего боюсь.

Они продолжали обсуждать возможности отъезда. И хоть сам разговор был нерадостен, Оле с каждой минутой делалось легче. От вкусной и сытной еды ей стало теплее. Час назад она чувствовала себя одинокой, а сейчас все словно менялось к лучшему. Оля твердо знала, что нового было только одно — ее приласкали чужие люди, остальное осталось таким же скверным. Но в ней уже не было прежнего отчаяния и неудачи не казались невыносимыми, в конце концов время военное, все теперь страдают.

— Ага, усталая девочка проснулась! — сказал кто-то весело. — Крепко же вы спали, сударыня!

К ним подошел высокий мужчина лет тридцати. Он был одет непохоже на других: в американских военных ботинках, в овчинной дохе внакидку, открывавшей летние желтые брючишки, в хорошей цигейковой шапке. Он бесцеремонно присел около Оли и взглянул ей в лицо. Глаза его, быстрые и ласковые, обежали ее всю, словно руки слепого, — Оля ощущала прикосновение этих глаз. Смущенная, она отодвинулась. Он громко рассмеялся.

— Испугались, девочка? Не бойтесь, я уже не кусаюсь, зубы выпали, — он показал на верхнюю челюсть: там не хватало, двух передних зубов, и продолжал еще веселее: — Вы, конечно, удивляетесь — зачем пристаю? Просто поражен! Вы единственная, кому удалось заснуть на сыром месте, да еще под ветром, да еще в час, когда мимо пристани проходил лихтер с баржами. Я хотел разбудить вас, чтоб не простудились, да очень уж хорошо вы спали. А потом чья-то добрая душа пожертвовала вам шубу. Вы хоть выяснили, кто это?

— Вот кто меня пожалел, — ответила Оля, показав на Мотю.

Мужчина дружески кивнул головой Моте.

— Очень хорошо. Разрешите около вас отдохнуть, весь день мотаюсь по городу. — Он уселся еще удобнее, вытянув на песке ноги. — Ходил в крайком партии и в газету — выяснял, будет ли какая-нибудь посуда. Мне ведь тоже на север, как, вероятно, и вам.

— А чего в газете выяснять? — недоверчиво поинтересовался Павел. — Пароходы по реке ходят, тут нужно выглядывать — у начальника пристани.

— Ну, не совсем так! Пароходы ходят, когда им прикажут. А начальник пристани шишка небольшая. Приказывают другие. Я начальников делю на ответственных, безответственных и безответных. По этой номенклатуре он в третьей графе, максимум его возможностей — посадить по блату десяток лишних пассажиров. Кстати, могу вас порадовать и огорчить. Завтра отправляется в Дудинку пароход «Спартак» — это радость. Попасть на него удастся немногим, а после него ничего две недели не будет — это огорчение. Сам я на «Спартаке» не поеду — договорился на грузовые баржи, они топают вниз больше месяца, но меня это устраивает.

— Что же это? — заволновался Павел. — Или впрямь нам зимовать в Красноярске? А может, вы, простите, не знаю имени-отчества, чего-нибудь не так?

— Вполне так. Точные сведения. Зовут меня Анатолий Сергеевич Сероцкий, по профессии — журналист. Был военным корреспондентом, получил ранения, сейчас специализируюсь по тылу. Выбрал север, все-таки романтика, с детства мечтал о белых медведях. Объеду все поселки на Енисее, соберу материал для книги «Сибирские реки — фронту».