Ефим Пермитин - Три поколения

Азартная работа заразила мальчишек. Побросав, как и главный агроном, фуражки, они таскали и сыпали рожь в ларь какими-то горшками и котелками.

Андрей по-крестьянски, рукавом, смахнул со лба пот и снова зачерпнул ведром рожь. По усталости, разливающейся по всему телу, он догадался, что работают они давно. Улучив мгновенье, взглянул на часы.

— Стоп! Люба, давайте новую смену.

И лишь только крикнул Андрей, пять студенток бросили лопаты и схватились за ведра. Образовался новый конвейер, а сменившиеся девушки охотно взялись за лопаты и стали к трехвеялочному агрегату.

Агроном проработал на току до вечера. Живой конвейер загрузил на полную мощность и сушилку и трехвеялочный агрегат. Прощаясь со студентками, Андрей сказал:

— Правильно, девушки, в «Войне и мире» написано: иногда рота бывает сильнее полка. И мы с вами сегодня, спасая хлеб, были сильнее самих себя. Держитесь на достигнутом уровне!

Домой возвращался в кромешной темноте. Дождь, начавшийся с полудня, не переставал и, судя по тучам, зарядил на всю ночь.

Андрей чувствовал большую усталость во всем теле, но шел в крошечную свою комнатку довольный. «Прожил день… Именно прожил, а не провел», — думал он и улыбался в темноту.

Уборка ржи на «полатях» до того расстроила Веру, что она, посоветовавшись с Рябошапкой, позвонила Леонтьеву:

— Василий Николаевич! Я решилась высказать вам всю горькую правду, иначе я не комсомолка… Бьемся мы здесь на этой полеглой ржи, как птица в силке, и безбожно ломаем технику. Расход горючего в пять раз превышает норму. Осот, молочай, татарник разрослись так, что ржи не видать. Солома зеленая, мокрая, хоть выжимай — не солома, силосная масса. Как же скирдовать ее? А не скирдовать нельзя: скошенные полосы надо немедленно пахать под зябь, планы сева в горах вновь увеличены. Может быть, вы опротестовали бы эти планы в крае? Ведь на ветер добра не напасешься… Это просьба и колхозников, и Рябошапки, и моя.

Леонтьев долго молчал. Потом сказал сухо, официально:

— Товарищ Стругова, убирайте рожь всеми способами. Пускайте лобогрейки, косите вручную, жните серпами, но убирайте, не прекращая работы и в дождь!

— Андрей Никодимович, я снова вынужден захватить вас к нашим памирцам, — секретарь райкома посмотрел на Корнева.

«Очень хорошо, что вынужден», — радостно просияв, подумал Андрей.

— Вчера звонила мне агроном Стругова, — продолжал Леонтьев. — «Вы бы, — говорит, — опротестовали в крае повышенные планы сева в горах», и, я чувствую, дрожит. Люблю молодежь, которая, уверовав в идею, готова переть на любую рогатину. — Леонтьев замолк и задумался. Потом заговорил уже другим тоном, как будто сам с собой: — Опротестовать… А если у меня кишка тонка? Недавно один директор эмтээс, Герой Социалистического Труда, двадцать лет проработавший в горных зонах Алтая, сообщил мне, что себестоимость центнера зерна в горах обходится около четырехсот рублей. Соображаешь, что это такое? Он же рассказал анекдот о горном хлеборобе. Встречаются два мужика весной. «Куда, сваток?» — спрашивает один. «В город, — отвечает другой, — маслица продать да семян купить: сев подходит». Встретились осенью. «Отмолотился, сваток?» — «Уж с неделю, как отмолотился. Собрался вот на базар, маслица продать да хлебца купить…»

Это было смешно, но ни Леонтьев, ни Андрей даже не улыбнулись.

Одолели уже два утомительных перевала. Чем ближе подъезжали к колхозу имени Жданова, тем теснее становились ущелья, а горы выше и каменистей. В прошлый раз секретарь райкома и главный агроном проезжали здесь зимой. Снега скрывали пни и камни. Теперь на желтеющие по уступам посевы ржи и зеленые, как лук, пшеницы страшно было смотреть: из хлебов выпирали обломки скал, обгорелые пни.

Дорога то срывалась в пенистые речонки, то уступами ползла в гору. Выбоины и камни, камни и выбоины… Путников бросало в машине из стороны в сторону.

— И на вездеходе хоть плачь, как же тут комбайны протаскивают? — ворчал шофер, качая головой.

Андрей наблюдал слабый пахотный слой, смотрел на жалкие, как можжевельник, березки, цепляющиеся за глыбки земли. «Процесс почвообразования здесь, конечно, далеко еще не закончен, — думал он. — Потревоженный плугом тонкий покров земли на камнях легко смоет дождями, сорвет ветрами, и вся созидательная работа природы будет отброшена на тысячу лет назад. Тогда эти районы станут непригодны и для скотоводства…»

— Комбайн! Смотрите, комбайн! — не то с испугом, не то с любопытством крикнул секретарь.